Скрупулёзное исследование
биографий владельцев подмосковного имения Гребнево XVIII века вновь преподносит неожиданные сюрпризы. Не уставая
признаваться в любви «златому осьмнадцатому столетию», всё равно каждый раз
удивляешься какой-то неповторимой авантюрности, лёгкости, смелости, граничащей
с безрассудством, пронизывавшей всё и вся. Тем более странным и удивительным
кажется незримое родство и такая схожесть в поступках, делах и характерах людей
петровской эпохи с людьми из дня нынешнего. Продолжающаяся работа над книгой «Усадьба
Гребнево», кроме того, преподносит такие находки, которые позволяют уточнить и
существенно дополнить данные по истории всего северо-востока Подмосковья.
Этот доклад с рядом любопытных
находок последнего времени по истории усадьбы, был подготовлен для выступления
на очередной ежегодной презентации новых краеведческих изданий, которая прошла
в районном историко-краеведческом музее г. Щёлково, однако, к сожалению,
регламент не позволил рассказать всё так, как бы хотелось.
Известно, что владевший
имением Гребнево с 1696/1697 по 1750 г. «последний боярин» и генерал и князь ИванЮрьевич Трубецкой Большой в битве 19 (30) ноября 1700 г. под Нарвой попал в плен
к неприятелю и был увезён в Швецию, где, под караулом содержался в Стокгольме.
Плен Ивана Юрьевича продлился небывало долго, а именно 17 лет и 9 месяцев. Как
ни странно, но во многих «канонических» биографиях князя отсутствует упоминание
об одном интереснейшем событии, а именно попытке его бегства из плена,
предпринятой им вместе с двумя другими русскими генералами, И.И. Бутурлиным и
А.А.Вейде утром 2 мая 1703 года. В книге этот вопрос будет разобран с исчерпывающим
обзором редких шведских и русских источников, посвящённых этому событию, а
сегодня хотелось бы поделиться наиболее подробным описанием этого побега, которое
было сделано финским историком Георгом Захариасом Юрьё-Коскиненом (1830—1903
«3 мая [Дата указана по
шведскому календарю, использовавшемуся в Швеции с 1700 по 1712 г.. Календарь
опережал на 1 день юлианский календарь и отставал на 10 дней от григорианского –
прим. А.П.] между 5 и 6 часами утра генералы бежали. О побеге, однако,
вскоре стало известно, и протектор Стокгольма граф Юлленшерна сразу принял
решительные меры. В различные места морского побережья были посланы гонцы, а
поскольку день пришелся на воскресенье, то дополнительно объявили во всех
церквях (в то время богослужение проводилось рано утром), что тому, кто вернет
беглецов, будет выдана награда в тысячу риксталеров. В самом городе о
происшествии было объявлено под барабанный бой. В скором времени бежавшие были
настигнуты. Садовник гауптмана Тёрнхельма некий Матти Хольм услышал объявление
в церкви Клара и вспомнил, что незадолго перед этим он, осматривая частный сад
на южной окраине города, заметил трех посторонних людей, сидевших на одном из
холмов за таможней Сканс. Садовник совершенно справедливо предположил, что это
и были именно те разыскиваемые пленные. Тут же собрали праздных мастеровых и
моряков, которым безоружные господа сразу же сдались, не пытаясь оказывать
какое-либо сопротивление. Все их снаряжение состояло из бутыли вина, еще
нескольких бутылок и каната длиной в пару саженей. Своих поимщиков они
приветствовали на немецком языке словами: “Добро пожаловать! Мы несчастны”. Уже
к восьми часам утра бежавшие были приведены к протектору, который сурово их
отчитал… Очевидно, что вся затея побега была весьма слабо подготовлена и не
принесла пленным ничего, кроме дополнительных страданий… у них отобрали личных
слуг, да и вообще условия плена были ужесточены. Трубецкому пришлось
обосноваться в той тюрьме, где содержались приговоренные к смерти, так
называемом “Смедьегорден”» [1].
По
всей видимости, утомившаяся в неволе русская душа искала хоть какого-либо «выхода»,
и до конца не веря в успех побега, генералы решили просто уйти на природу так
далеко, насколько им это удастся без лошадей и провизии. Присутствие
алкогольных напитков, обнаруженных при них, в этом смысле вполне объяснимо, но
какая роль в этой истории отводилась четырёхметровому канату, - думается, навсегда останется
тайной.
Загадочная Всасенет
Но даже столь подробное
описание, по всей видимости, страдает некоторой неполнотой. Так, удалось
узнать, что около 1708 года в резиденцию русского посла в Дании, Василия Лукича
Долгорукова, который был женат на родной сестре Ивана Юрьевича Трубецкого,
Марии, в Копенгаген из Швеции с рекомендательным письмом от И.Ю Трубецкого прибыла
некая женщина по фамилии Всасенет. Согласно письму Трубецкого, упомянутая
Всасенет спрятала несколько российских пленников у себя дома, но шведы
нашли их, а женщина за свой поступок «претерпела немало»: четыре года
находилась в тюрьме и была «наказана бещесным наказанием и выбита из
государства». Стоит оговориться, что В.Л. Долгоруков занимался вопросами
отправки в Россию бежавших из шведского плена русских, и, по всей видимости,
получил от И.Ю. Трубецкого поручение переправить указанную женщину в Россию. Получается,
что у неудачливых беглецов, всё же, была сообщница, за 4 часа «воли» генералов
давшая им временное пристанище, или, как можно подумать, просто снабдившая их
упомянутыми бутылками вина и, впоследствии, жестоко поплатившаяся за это.
Понятно, что несовершенная
русская транскрипция фамилии женщины «Всасенет» была далеко не точна. И мы были
уверены, что история, как говорится, «тем и кончится». Однако, через некоторое
время просматривая архивные материалы убыли населения гребневского имения с
1723 по 1747 год, наше внимание остановила одна фамилия. Среди скончавшихся дворовой
боярской усадьбы И.Ю. Трубецкого в селе Гребенево (Гребнево), некто Гаврила
Степанов Видазет (1663 г.р.), умерший в возрасте от 60 до 84 лет до 1747 г. Нужно
отметить, что среди гребеневских дворовых Трубецкого в то время находились не
только природные русские, но и упомянутый выше «греческого народа» Юрья Васильев,
а также «польской нации» Михаил Горамской с двумя детьми. Происхождение
отпущенного на волю до 1747 г. Алексея Киглера также вызывает вопрос (Куглер
(Kugler) – весьма распространённая немецкая фамилия). Может быть, «Видазет»
- это другой вариант транскрипции фамилии той самой «Всасенет»? Нельзя
исключать того, что депортация из Швеции могла коснуться и членов семьи этой милосердной
женщины. В таком случае переправленный из Дании в Россию вместе со своей семьёй
Гаврила Степанов Видазет мог приходиться ей отцом. Случайная шведка, в 1703 г.
приютившая русских беглецов, вряд ли принадлежала дворянскому сословию и
оказалась в составе усадебных слуг в «подмосковной» Трубецких.
«…научи меня, как мне в
бедах своих жить»: письма княгини Арины
Обычно, когда мы слышим что-то
о князьях и княгинях, герцогах и баронах, на уме сами собой рисуются сказочные
богатства, которыми они, будто бы владели, россыпи драгоценностей, горы золотой
и серебряной посуды, сапфиры, алмазы, жемчуга. Но всё было не всегда так, не
совсем так, а иногда, и вовсе не так. На протяжении нескольких последних лет в
свет вышел ряд изданий, в которых были опубликованы письма к пленному мужу,
Ивану Трубецкому в Швецию его супруги Ирины Григорьевны Трубецкой (урожд.
Нарышкиной; 1671 (или 1669) – 1749) и её дочерей Екатерины и Анастасии из
Москвы. В наши дни эти письма хранятся в городском архиве г. Стокгольм
(Швеция). Княгиня Ирина имела постоянную переписку с мужем с начала его плена,
но особый интерес представляет письмо, написанное ею 1 июля 1709 года. Из него
мы узнаём, что девять лет плена князя обернулись сущим разорением для её семьи,
между прочим, проживавшей на родовом дворе Трубецких в Московском Кремле.
Оплата долгов князя, сделанных в Швеции по присылаемым в Россию векселям стала непосильным
бременем для его семьи.
Глубоко-эмоциональный слог княгини Ирины Григорьевны,
думается, никого не может оставить равнодушным к её беде: «Занял ты 500
ефимков, и нам очинь ета печально, что ты к нам немилостив стал и
милости над
нами не кажиш. Больши нам стало, что взять негде, и так послали чрез
генерала
Горна 1440 рублей, а ты ещо изволил занять 500 ефимков, и нам платить
нечим. И
мы на ете денги заложили Гребенево и заплатили ему, иноземцу Самуиле
Миксу /.../.
И ты умилосердися над нами, чтоб нам по миру не скитатца, а то уже
истинно, что
наги ходим. Которая твоя братья есть в полану [в плену], и они час от
часу
убавляют росходы, а у тебя расход от часу становитца болши. Ты же
изволил
писать, что будит с тебя государева жалованья, и мы на то и надеялись,
что
болши не будим посылать и хотели, что последняя избыть да долги
заплатить, ань
от часу нам болши прибавливаетца. У каво нет детей, и те милуют дом
свой,
прочат впредь, чтоб была к чему приехать, а ты знатно [известно], что не
желаешь, чтоб впредь к чему приехать, и не милуешь нас, что чем нам ныне
жить и
впредь. / Известен ты сам о своих приходах, как в лутчею пору, какие
были
приходы, а ныне мы не клат нашли, что денги такие плотим великие /…/.Ты
же
изволишь писать, чтоб прислать 2000 рублей денег, и нам етех денег негде
взять.
Изволь, каму приказать иному дом свой и деревни, а нам взять стала
негде» [2]. Послание завершалось трогательной подписью: «При сем княжна
Арина,
княжна Катерина, княжна Настасья Трубецкие благословения просим».
Однако, на том
же листе после основного текста особыми симпатическими чернилами,
сделанными на
основе квасцов, молока и прочих веществ, которые проявлялись на бумаге
после
нагревания или обмывки специальной жидкостью, Ирина Григорьевна
продолжила своё
горестное послание, сохранившееся не полностью. Из «секретной части»
письма
читаются лишь отдельные фразы: «… и ты изволь ка мне отписать, где мне
ете
денги взять, и научи меня, как мне в бедах своих жить, моево ума уже
болши не
стало, а чаю, что хотя мужеской был ум, и тот бы помешался от таких
далгов и от
податей, уже разориласа савсем».
Существенные траты князя в
плену объяснялись не только высокими ценами на продовольствие в Швеции, бывшими
существенно выше, чем в тогдашней России, но и тем, что, судя по переписке
князя, он оказывал материальную поддержку ряду русских пленных из своих
собственных средств. После своего отъезда в Швецию к мужу в 1711 году Ирина
Григорьевна, думается, имела возможность удостовериться в том, что эти горькие
упрёки в адрес мужа, по большей части были напрасны, и больше вызваны
ревностью, подстёгиваемой ещё и тем, что в своём письме первой половины 1702
года княгиня, надейся на свой скорый приезд в Швецию к мужу, позволяла ему
право проводить время с кем захочет [3], результатом чего стало появление на свет внебрачный детей
И.Ю. Трубецкого от неизвестной шведки, известного впоследствии деятеля русского
Просвещения И.И. Бецкого (в 1703 или 1704 году) и таинственной дочери Раисы, о
которой мы делали одно из недавних сообщений в этом журнале
Подмастерье Терентий Иванов
Не составляет секрета тот
факт, что в первый день начала выдачи билетов на ткацкие станы по указу,
легализовывавшему надомные крестьянские текстильные производства, а именно 8
декабря 1769 года первыми были зарегистрированы 15 фабрик крепостных крестьян
из деревень Гребневского имения: Щёлково, Фрязино, Ново и Трубино. Эта дата
почитается за начало распространения текстильных производств во всём
Богородском уезде, которые на века прославили эту часть Московской губернии как
один из древнейших и крупнейших центров русского текстиля, «русский Лион».
Конечно же, ничего не происходит на пустом месте, без особых причин и
существенных предпосылок. Местные легенды, зафиксированные во второй половине XIX века, пытаясь объяснить такую
специализацию края, рассказывали о будто бы бывшей в незапамятные времена в
гребневских краях царской ткацкой фабрике, на которой была создана особая
бесшовная, цельнотканная рубашечка, преподнесённая одному из царей (вероятно,
Гороху). Так или иначе, до сих пор период вызревания и обучения местных
жителей текстильным ремёслам не был более-менее точно датирован и соотносился
обычно либо с надомным льноткачеством, либо с тем же Хамовным двором.
В ходе работы над книгой «Усадьба
Гребнево», в книге, изданной в 1960 году под названием «Рабочая сила и
классовая борьба на текстильных мануфактурах России в 20-60 гг. XVIII века» был случайно обнаружен один прелюбопытный
документ. Крепостной крестьянин, отпускавшийся на оброк, т.е. внеземледельческие
заработки, был обязан получать у приказчика особый документ, «отпускной паспорт»,
в котором оговаривался срок его «рабочего отпуска». Один из 39 паспортов
рабочих, трудившихся в Москве на крупной полотняной и небольшой шёлковой
мануфактуре голландца по происхождению Ивана Павловича Тамеса, 10 мая 1737 года
был выдан крепостному Ивана Юрьевича Трубецкого (вернувшегося из плена в в
декабре 1718 г.) крестьянину Гребневского имения, жителю деревни Новой,
Терентию Иванову: «Его светлости господина фелтмаршала и обоих
российских ординов ковалера и лейб гвардии Преображенского полку подполковника
князь Иванов [так в тексте – прим. А.П.] Юрьевича Трубецкого. / Отпущен
из подмосковной его светлости вотчины из села Гребенева крестьянской сын
деревни Новой Терентей Иванов кормитца своею работою с сего семьсот тридцать
седмого году маия 10 дня до предбудущего семьсот тритцать осмого году генваря
до первого числа, которого держать без всякого опасения, ибо оной не беглой и
по генералитецкой переписи в подушном окладе написан. А далее означенного сроку
отнюдь не держать, то причтен будет, по силе прав ее императорского величества,
за беглого, чего для верности подписуетца того же села Гребенева управитель. На
подлинном пишет тако: Алексей Дубровский; дан из села Гребенева маия 10 дня
1737 года» [4]. В своей последней книге «Усадьба Гребнево. Время Бибиковых»
краевед Г.В. Ровенский, к сожалению, не приводя источника информации, говорит о
том, что «134 гребневца издавна работали на оброке на полотняной мануфактуре
Тамеса в Москве» [5]. Так или иначе, теперь начало обучения непростому
ремеслу ткача гребневских крестьян документально привязывается к точной дате,
1737 год, и месту, - полотняная и шёлковая мануфактура И. Тамеса в Москве. И
снова, руководствуясь поговоркой «лучшее – враг хорошего», желать большего, в
виде уточнений и конкретизаций полученных данных казалось бы не стоит, но
такова сама принятая нами изначально исследовательская модель. Никак не удаётся
предугадать, что тебя подстерегает за очередным «углом» смены точки зрения…
Исследование данных второй
ревизии, подушной переписи дворовых и крестьян гребневского имения 1747 года,
любезно предоставленных в наше распоряжение Г.В. Ровенским, дало неожиданный,
и, если не бояться высокопарных слов, поистине «триумфальный» результат. Среди
жителей деревни Новой по переписи упоминался тот самый Терентий Иванов с именем
которого можно связать начало распространения навыков ткачества среди
гребневских крестьян.
Он был старшим сыном
59-летнего (в 1747 г.) крестьянина Ивана Дмитриева (1688 г.р.) и братом Якова
Иванова (1728 г.р.). Приведённые в переписи данные о возрасте крестьян
позволяют узнать, что в 1747 году Терентию Иванову было 25 лет. Эти данные
позволяют установить его дату рождения: 1722 год. Значит юный Терентий в 1737
году был отпущен на оброк в подмастерья на мануфактуру Тамеса в возрасте
пятнадцати лет. Удивления столь ранний возраст не вызывает. Как видно из тех же
документов, 14 и 15-летние мальчики гребневского имения отправлялись тогда и в
рекруты. С другой стороны, проживавший в том же 1737 году в Санкт-Петербурге, князь
Иван Юрьевич Трубецкой, естественным образом был заинтересован в получении с
его подмосковного имения как можно большей денежной прибыли, составной частью
которой были деньги, поступавшие от крестьян, переводившихся с барщины на
оброк. Думается, именно поэтому Терентий легко смог получить свой «паспорт».
Дополнительные разыскания позволили установить, что Терентий приходился внуком
новского крестьянина Дмитрия Степанова (1653 г.р.) умершего между 1723 и 1748
г. вместе с его внуком и братом Терентия, малолетним Мартемьяном Ивановым (м.б.,
того же 1722 г.р.).
К более позднему времени
относятся указания на то, что и родоначальник известных впоследствии
фабрикантов Кондрашевых, крестьянин деревни Фрязино гребневского имения
Кондратий работал наёмным ткачем на московской части шелкоткацкой мануфактуры
Лазаревых (бывшей мануфактуре Шериманов) и, после перевода предприятия во
Фряново, вернулся в свою деревню, где вместе с сыновьями заправил в своих
курных избах по одному ткацкому стану. Начавшись с сёл и деревень гребневского
имения, к концу XVIII века к северо-востоку от Москвы шелкоткачество стало
основным видом крестьянской текстильной промышленности.
Взамен памятника сомнительной,
по оценкам виднейших русских историков, личности «воровского боярина» Дмитрия Трубецкого,
который собираются установить в Гребневе «не ведающие что творят» энтузиасты, на
наш взгляд, стоило бы подумать об увековечении памяти 15-летнего новско-гребневского
мальчишки-подмастерья, на почти 300 лет вперёд предопределившего своей
решимостью и трудом текстильную судьбу всего огромного края Подмосковья от
Пушкина до Орехово-Зуева, от Красноармейска до Егорьевска, от Щёлкова до Фрянова,
тем более, что кроме огромного количества краснокирпичных дореволюционных
фабрик, о былой текстильной славе края уже почти ничего не упоминает.
А.Ю. Послыхалин, 2014. При использовании материала обязательна ссылка на trojza.blogspot.com. Материал будет присутствовать в моей следующей книге "Усадьба Гребнево".
1. Цит. по: Ватейшвили Д.Л. Грузия и европейские
страны. Очерки истории взаимоотношений XIII – XIX века. Т. II. Побратим
Петра Великого. Жизнь и деятельность Александра Багратиони. – М., 2003, с. 420;
Yrjö-Koskinen Z. Venalaiset sotavangit Ruotsissa ja Suomessa suuren pohjoismaisen sodan aikana // Historiallinnen Arkisto. Helsinki, 1901. N. XVII. s. 130-131.
2. Дадыкина
М.М. Княгиня Ирина Григорьевна Трубецкая // Труды Государственного Эрмитажа.
XLIII. «Петровское время в лицах-2008». Материалы научной конференции. – СПб.,
2008, с. 76 и Козлов С.А. Русские пленные Великой Северной войны 1700 – 1721. –
СПб., 2011, с. 266 (№ 25); Stockholms stadsarkiv (SRA). Extranea. 157.2. Д.
6/а..
3. Козлов С.А. Русские пленные Великой
Северной войны 1700 – 1721. – СПб., 2011, с. 212; Ватейшвили Д.Л. Грузия и
европейские страны. Очерки истории взаимоотношений XIII
– XIX века. Т. II.
Побратим Петра Великого. Жизнь и деятельность Александра Багратиони. – М.,
2003, с. 301.
4.Цит. по: Заозёрская Е.И. Рабочая сила и классовая борьба на текстильных
мануфактурах России в 20-60 гг. XVIII века. М.,
1960, с. 142.
5.Ровенский Г.В. Усадьба Гребнево. Время Бибиковых. –
Фрязино, 2014, с. 10.
