Возникновению крупной текстильной
промышленности в России, мы обязаны эпохе
Петровских преобразований. В 1717 году по именному указу Петра I в Москве была учреждена «Штофных и прочих шёлковых парчей мануфактура», впоследствии давшая начало нескольким крупным производствам.
К сожалению, история возникновения этой
мануфактуры исследована недостаточно, несмотря на то, что к этой
теме не раз проявляли интерес крупнейшие представители русской академической
науки. До сих пор не существует ни одной отдельной научной работы, которая была бы
специально посвящена этой интересной и увлекательной теме.
Возникновению шелкоткацкой промышленности страны предшествовали события
путешествия, предпринятого Петром I в Париж в 1717 году. Государь был
воодушевлён успехами французских
мануфактуристов...
Пётр Павлович Шафиров. Неизв.
худ. по оригиналу начала XVIII в. Вторая половина XIX в.
Пётр Андреевич Толстой. Худ.: Иоган Годфрид Таннауэр, 1710-е гг.
Как описывает этот момент известный биограф Петра
Великого И.И. Голиков: «Министры его Шафиров и Толстой, видя Монарха с
величайшим любопытством осматривавшего французские шёлковые фабрики, и приметя
желание его о приведении своих таких же фабрик до толикого
совершенства, каковые французские, изъявили желание своё взять оное на себя.
Ничего не было на то время столь приятного для Его Величества, как таковое
предложение; вследствие чего Монарх и обещал им всякое со своей стороны в том
пособие, а сии министры и не оставили приискать и уговорить нескольких из
лучших мастеров принять у них службу» [1].
Но какое именно предприятие вызвало интерес Петра I и побудило его сподвижников
основать в Москве известную в дальнейшем «Штофных и прочих шёлковых парчей мануфактуру»? Приезд русского монарха в Париж в 1717 году в рамках его второго путешествия по Европе возбудил всеобщее
любопытство: газеты и журналы того времени, следившее за его
путешествием, печатали отчет о каждом его действии. С использованием этих сообщений Михаил Петрович Полуденский в статье "Пётр I в Париже" приводил данные о посещении Петром I двух парижских
текстильных мануфактур. Первой из них была королевская гобеленовая мануфактура: «В 1-й день мая [12 мая по н. ст.] его
царское величество изволил быть, где делают шпалеры и смотрел лутчих шпалер и изволил быть в анатомии и в гоблее и в обсерватории». «В гоблее,
то есть на гобелиновой фабрике, от
имени регента, поднесены были Петру в подарок четыре ковра, вытканные с картин Жувенета (Jouvenet) изображавшие:
рыбную ловлю св. Петра, воскресение Лазаря, исцеление разслабленнаго
и изгнание из храма торгующих» [2]. Иными словами, 12 мая 1717 года Пётр I посетил квартал «Королевской
мануфактуры мебели и тканей», созданной по указу 1667 года по инициативе
министра финансов Людовика XIV, Жана Батиста Кольбера
(1619-1683) на основе нескольких сложившихся ранее производств (красильни Жана Гобелена, основавшего своё дело ещё в
1444 году, купленной в 1601 году фламандцем Франсуа де Планше
и фабрики в Бовэ, открытой в 1664 году).
Людовик XIV посещает «Отель Гобеленов». Шпалера
по картону Шарля Лебрена, 1667 год.
Предприятие
было создано для комплексного производства
предметов декора для убранства королевских дворцов. Выполняя заказы по
украшению королевских апартаментов в Версале, мануфактура процветала. В первой
половине XVIII века Парижская мануфактура представляла собой целый городок,
включавший различные мастерские и жилые дома ремесленников. Гобелены ткались на
фабрике из шёлковых, шерстяных нитей или
в их смешении. Однако, известно, что уже в 1716 году, за год до поездки в Париж в
Петербурге по образцу парижской гобеленовой мануфактуры была
основана дворцовая шпалерная фабрика с
производством шерстяных обоев по образцу французских гобеленов. В том же 1716
году Пётр I выписал из Франции четырех шпалерных дел мастеров, Ивана Якова Гошера и Петра Гриньона - "шпалерников богатых шпалер большой руки", и простых мастеров - Людовика Вавока, Ивана Баттиста Бурдейна. Во главе команды был поставлен
архитектор Жан-Батист Александр Леблон
(1679-1719). Мастера прибыли в Петербург в июне 1717 года, однако, за неимением пригодной шерсти и шёлка французским
мастерам пришлось сидеть без дела [3]. Надо полагать, что когда в вышеприведённом
отрывке И.И. Голиков говорит о «приведении в совершенство» уже существующих
русских фабрик, он имеет в виду именно петербургскую мануфактуру Леблона. Таким образом, «Королевскую мануфактуру мебели и
тканей» можно считать праобразом Петербургской шпалерной мануфактуры, а не «Штофной и прочих шёлковых парчей мануфактуры», которую ещё предстояло создать.
Ткань с изображением
золотых цветочных гирлянд на белом фоне , 1750-е. гг. Франция.
Государственный Эрмитаж.
Далее М. Полуденский приводит запись о том, что «В 12
день мая [23
мая по н. ст.] его царское величество /…/ возвратился в Париж через Булонский лес и по дороге заехал на чулочныя
фабрики» [4]. Этой второй и последней из посещённых Петром I парижских
текстильных мануфактур, была чулочная фабрика также
устроенная по инициативе Жана-Батиста Кольбера в
"Мадридском замке" в Булонском лесу.
«Мадридский замок», посещённый Петром I. Гравюра XVIII века.
Чулки в то время
считались непременным атрибутом как женского, так и мужского костюмов. Тёплые
шерстяные чулки были частью военного обмундирования армий практически всех
европейских государств. Шёлковые чулки из-за своей дороговизны были привилегией
знати. Идея основать в Булонском
лесу шёлковое производство пришла ещё основателю французской королевской
династии Бурбонов, Генриху IV Наварскому (1553-1610),
который посадил здесь 15000 тутовых деревьев. Листья этих деревьев являются
основным источником питания тутового шелкопряда, куколка которого, состоящая из
непрерывной шёлковой нити используется для производства шёлка. Основателем французской трикотажной
промышленности был изобретатель первых машин для вязания шерстяных и шёлковых
чулок, выпускник Кембриджа, магистр философии Уильям Ли.
Механизм станка У. Ли.
Его машина, созданная в 1589 году, позволяла делать в минуту 600 петель против
ста петель при ручной вязке. На усовершенствованном самим изобретателем станке
это число было увеличено вдвое. Как писал известный историк текстильной техники
Е.А. Цейтлин: «Ли разрешил проблему превращения
ручного орудия в механический аппарат, то есть обеспечил возможность одной
вязальщице оперировать многими орудиями (спицами), ставшими рабочими
инструментами самого станка, что повлекло за собой огромное повышение
производительности вязального труда. /…/ Станок Ли положил основу трикотажной
технике» [5]. Не найдя поддержки
своим изобретениям при английском дворе, изобретатель принял приглашение французского министра финансов Сюлли
при дворе Генриха IV переселиться во Францию. Вместе с братом Джемсом и восемью
рабочими и восемью машинами он обосновался в Руане, где весьма радушно был
принят местными властями и ремесленниками, однако, с течением времени его
технология во Франции была утрачена, а брат возвратился в Англию. В
царствование Людовика XIV французский механик Жан Гендре
(Jean Hindret) по
приказанию Кольбера поехал в Англию с целью выведать
секрет механизма вязальных станков. Задача была выполнена и, вернувшись во
Францию, в 1656 году в Мадридском замке Булонского
леса под Парижем он основал свою фабрику, на которой работало около двухсот
трикотажных машин. Не стоит и говорить, что для своего времени она представляла
собой огромное предприятие, бесспорно достойное внимания Петра.
Вязальщик чулок. Фрагмент
английской гравюры, 1805 г.
Несмотря на то, что ни корпуса фабрики ни сам «Мадридский замок» (Le Chateau de
Madride), разрушенный в 1790-х годах не сохранился,
«чулочная фабрика Кольбера» оставила значительный
след в истории мировой промышленности, что было подчёркнуто в статье,
посвящённой ей ДениДидро в его знаменитой «Энциклопедии».
Мысля
«практически», Пётр Великий скорее был воодушевлён второй, чулочной фабрикой,
чем «Королевской мануфактурой», выпускавшей предметы искусства для французского
двора. Подтверждением этому служат слова самого Петра I, приведённые М. Полуденским: «Выезжая из
Франции (9 июня), Петр с сожалением говорил, что она погибнет от роскоши» [6].
Посещение чулочной фабрики Кольбера, выдающейся как
по своему размеру и оснащённости, так и по качеству выпускаемой продукции
натолкнуло сподвижников Петра I на мысль о заведении подобного грандиозного
предприятия в Москве. Причем из самого названия этого предприятия, какое мы
встречаем в документах того времени ясно, что русская фабрика «Штофных и прочих
шёлковых парчей мануфактуры» была призвана превзойти
свой французский праобраз по ассортименту продукции. Собственно чулочное
производство было поручено наладить в Москве некому «француженину
Мамвриону», о чем говорит именной указ Петра I от 14 февраля 1718 года «О непривозе в Москву чулков,
вывозимых из за моря и из других краёв», в котором рекомендовалось: «в Москве в
рядах продавать [чулки] Московского дела, которые велено делать иноземцу француженину Мамвриону» [7].
В Петербурге для устройства
представительского центра и части производства фабрики компанейщикам
был пожалован каменный дом генерал-фельдмаршала Михаила Михайловича Голицына. О том, располагалась ли там хотя бы часть производства Штофной мануфактуры точно неизвестно. О том, что в Петербурге всё-таки была налажена какая-то часть
производства, свидетельствует упоминание, что 1721 году на Санкт-Петербургской
части мануфактуры числилось трое беглых рабочих [8].
Однако основное производство с сотнями рабочих развернулось в Москве, но где
именно располагались производственные мощности мануфактуры с 1717 по 1724 год
до сих пор не выяснено.
Французская мода эпохи
Людовика XIV (1638-1715).
Новообразованной промышленной компании
было дано поручение тут же во Франции нанять
мастеров для новой фабрики. Надо сказать, что уже в те времена была
чрезвычайно распространена мода на те или иные текстильные узоры, которая при
этом довольно часто менялась. Одежда эпохи Людовика XIV 1638-1715 годов была
построена на живописной драпировке,
учитывавшей свет, тени, блеск, фактуру, изгиб движения обладателя, и, конечно,
подчёркивала его положение в обществе. Костюм как женщин, так и мужчин был очень
декоративен [9]. Моду диктовал не
покрой, а узор и фактура ткани. В моде
времён Регентства с 1715 по 1730 год, сменившего привычное Петру I по его первой поездке в Европу
позднее барокко, происходит отказ от «официозной», или «представительной» моды,
она лишается церемониальности и чопорности в пользу
блеска и искр великосветской игры. По
словам эксперта: «Расходы на дамское платье исчислялись ценой материала,
стоимость же сложного шитья была ничтожна. Материалы менялись чаще, чем фасоны
платья. Именно материалы диктовали перемены в одежде» [10].
Французская мода времён
Регентства (1715 – 1730).
Всё это не могло укрыться в 1717 году от пристального взгляда Петра. Французская мода играла роль бесспорного образца для европейского дворянства и имела непререкаемый авторитет в самых
высоких политических кругах. Соблюдение правил хорошего вкуса в фасонах
мужского и женского платья открывало двери в почётнейшие дома Европы. Победа
над Швецией ещё не означала, что Россия встанет наряду с крупнейшими её
государствами и, тем более, будет принята ими как равная. Военной силы,
даровавшей победу под Полтавой, было
недостаточно для того, чтобы Европа когда-либо могла открыть России своё
"сердце". Открыв Балтийское окно, Великий Пётр в 1717 году старался распахнуть
дверь. Таким образом, успех предприятия во многом зависел от дела, порученного русскому художественному
агенту в Париже Ивану Исаевичу Лефорту, а именно найм «дезигнатора», или по-современному, художника-дизайнера
текстильных узоров для первой в России государственной текстильной фабрики
[11]. Иван Лефорт, вероятно находившийся в родственных
связях со сподвижником Петра Францем Яковлевичем Лефортом (ум. 1699), состоял в звании советника
службы Его царского величества Петра I в Париже. Надо заметить, что в 1715 году именно Иван
Лефорт заключал государственные контракты с «марсельским мастером» Людовиком Каравакком, «флорентийским мастером» Растрелли, «парижским
мастером» Леблоном.
Шёлковая ткань XVIII
века.
К сожалению, документы не донесли до нас
имени нанятого художника, известно лишь, что им был некто де-Бурновиль.
Обстоятельства говорят о том, что этот бесспорно достойный «десигнатор»
был «переманен» с Королевской мануфактуры. Какая-то сумма, должно быть, была
выплачена Иваном Лефортом и самой «Королевской
мануфактуре мебели и тканей». Де-Бурновилю,
принявшего предложение русского советника было поручено нанять своих мастеровых
людей, помощников художника и закупить необходимые инструменты, которых в то
время в России не имелось. Как пишет И. Голиков в свойственной ему
восторженной манере: «В самый день выезда Его Величества из Парижа,
последовавшего 9 июня, Монарх отправил в первые три недели бытности своей во
Франции более ста семей художников всякого рода, и писал к князю Меншикову,
чтобы к прибытию их «приготовил в Петербурге домы,
дабы не имели они нужды». По свидетельству того же автора: «В ответном на сие
повеление письме Князь доносит Монарху, что когда сии художники прибыли, то
даны им квартиры в его доме, а когда поспели строившиеся для них особые дома,
то тогда в оные переведены» [12].
Фрагмент шелковой ткани
«Куропатки». Филипп де Лассаль. XVIII век.
Во мнениях историков
есть расхождение: некоторые считают, что сказанное относится к семьям
художников, приписанных к Петербургскому шпалерному предприятию Леблона, которым пришлось в итоге чуть ли не кормиться
подаянием в отсутствие материальных средств и заказов для назначенной им работы
(невыполненную работу Пётр, конечно, не оплачивал), другие считают, что это упоминание относится уже к
художникам, выписанным для «Штофных и прочих парчей
мануфактуры». Свидетельство авторитетного историка А. Лаппо-Данилевского,
основанное на утраченных в настоящее время архивных документах, принадлежавших,
по всей видимости, руке одного из «интересентов»
Московской мануфактуры, повествует нам о совершенно неожиданном повороте
событий.
Шелковая ткань XVIII
века.
Согласно документу, приведённому А. Лаппо-Данилевским, Бурновиль нанял в Париже
«мастеровых людей мало искусных и притом набрал непотребных всяких к
тому делу мужска и женска полу, и привёз оных оттуда многое число и везли они
всех из Франции сухим путём от Гданьска около 60 персон, из которых и трети
потребных к тому делу не было; притом же везли и бездельную их рухлядь на
наёмных и почтовых подводах на иждивение компанейское; и издержали на то и на другие иждивения с 30.000 ефимков
[серебряных талеров]» [13]. Упоминание столь невероятной суммы расходов за
провоз «бездельной рухляди» в Россию, которое оплачивалось самими нанятыми
работниками, надеявшимися на компенсацию со стороны наёмщиков (что, без
сомнений было оговорено в договоре), прямо свидетельствует о «тёмной стороне»
расходов денежных средств «Штофной и прочих шёлковых парчей
мануфактуры» уже на первых шагах своего существования. Но на этом претензии
безымянного автора документа к де-Бурновилю не
кончались: приобретение не производящихся в России материалов, необходимых для
дизайна и привычных для мастеров обошлось молодому предприятию «зело дорогой
ценою». Следующая претензия состояла в том, что приехав в Гданьск, и затем в
«Кролевец» (Кёнигсберг), он здесь пробыл «несколько месяцев, причём удержал при
себе несколько нужных мастеровых людей, а также компанейские деньги понапрасну,
и, таким образом, приключил убытки компании». До Бурновиля,
возможно могли дойти сведения о бедственном положении художников, выписанных
для организации Петербургской шпалерной мануфактуры Леблона,
поэтому он и мог задержать отъезд своих мастеров в Москву, дожидаясь
компенсации денег, потраченных на дорогу, и, вероятно, уже не ожидая такой
справедливой компенсации в Москве.
Ткань серая репсовая
муаровая с цветочным орнаментом. Франция. Лион. Государственный Эрмитаж.
В процессе переезда из Парижа в Россию «десигнатор Бурновиль» с
лихвой испытал на себе не только перемену климата, но и резкую
смену менталитета. Ценившийся в Европе за свой талант художник попадал в
другую, несвойственную ему среду, в которой к нему, следуя традиции прошлых
веков, снисходительно относились как к ремесленнику. В то же время в
Париже он задавал моду тканям, вершив, косвенно, судьбы людей. Согласившись на
предложение Ивана Лефорта, он, как и многие из знаменитых европейских
художников получал невообразимо низкий статус даже при новом, Петровском дворе,
к тому времени уже немыслимый при дворе Европейских властелинов.
Шелковая ткань XVIII
века.
Что касается
дальнейшего развития событий, дадим
слово документу: «Когда
ей [компании], наконец, удалось в 1718 году «препроводить» Бурновиля с мастеровыми людьми до Петербурга, то он «чинил компанейщикам многие обещания» касательно учреждения «мануфактуры
и приведения ея вскоре в изрядное состояние». Компанейщики, «обнадёжась от него
пользу получить», по уничтожении понесённых им убытков, «вручили ему над всеми
мастеровыми людьми дирекцию и отправили
его в Москву /.../ Но вместо плода и действа в Москве у мануфактур бывши, Бурновиль близь года гулял по городу цугом [«цуг» - экипаж,
запряжённый четвёркой лошадей] и только возмущал мастеровыми людьми и
заказывал [запрещал] французам русских учеников учить и самим по данному
регламенту работать; да он же бунтовал знатно хотя всю мануфактуру остановить:
купленные во Франции к вышеозначенному делу ремензы и
ниченки [принадлежности станков], без которых
никаких парчей делать не можно, незнамо куда девал,
хотя оные в его счёте по данному Лефорту, а от Лефорта компанейщикам
в поданных книгах имянно были написаны в покупке из
их денег» [14]. Повторы о чрезмерных издержках, упущения в деле соблюдения обязательств мануфактуры перед наёмными работниками, заострение внимания на отказе мастера в обучении
русских учеников (особенно оговариваемое в именных указах Петра I касательно найма иностранных мастеров)
свидетельствуют о "нечистой игре" автора
документа. Далее в документе говорилось: «И
затем то дело долгое время стояло без и принуждены [мы были] по Москве делать
те ремизы самоучкою, ибо мастеров того дела не было, [так] как он [Бурновиль] мастеров вышеписанным
образом возмущал. И о других его непотребных поступках писали к нам из Москвы
разные того дела управители и присылали сказки тех мастеров французов за руками
[с подписями]. И объявляли нам те управители, что ежели он у того дела
будет, то ни в чём добра ждать невозможно. И мы усмотря
то его непотребство и напомня прежде от него
учинённые нам вышеозначенные убытки, рассудили за благо и велели, выдав ему на
Москве жалованье, которое надлежало, хотя он того и не заслужил, отпустить сюда
[в Петербург], а здесь дали ему паспорт для проезду до отечества его» [15].
В 1717 году
"Штофная и прочих шёлковых парчей мануфактура", учреждаемая в виде торгово-промышленной компании, получила одну из самых крупных правительственных ссуд, когда-либо выделенных
Петром I, составлявшую 45.672 рубля. Первоначальный денежный капитал в фонд
мануфактуры внесли и сами «интересенты»-соучредители: Шафиров –
25.800 и Толстой – 20.000 рублей. Позднее к ним присоединился и другой
сподвижник Петра I, граф Фёдор Матвеевич Апраксин, в два приёма внеся сумму в
20.000 рублей «на нужнейшие расходы в
мануфактуре» [16].
Фёдор Матвеевич
Апраксин.
Позднее к «компанейщикам» присоединился и
вездесущий Александр Данилович Меншиков (1673-1729), кажется, даже не сделав
денежного взноса.
Александр Данилович Меншиков. Неизвестный
художник, 1716-1720.
Кроме того предприятию были даны
беспримерные по своему значению привилегии, которые сводились к нескольким
принципиальным позициям. Первая заключалась в том, что места и строения,
выбранные интересентами под устройство фабрики,
давались им бесплатно, без платежа и покупки, хотя и «на первое время».
Также на протяжении целых пятидесяти лет
им позволялось продавать фабричные шелка беспошлинно. Дела интересентов,
которые могли бы привести к суду (кроме уголовных) подлежали рассмотрению лишь
в высшей инстанции – Сенате, чем, фактически, они освобождались от притязаний
частных людей, пускай и высокого ранга. В конце концов, им было предоставлено
исключительное право заводить во всей России такого рода шёлкоткацкие фабрики.
Кроме того, учредители должны были
заплатить 10.000 рублей за позволение беспошлинно ввозить в Россию штофы и
парчи из «чужих краёв», что было, "выгоднее" налаживания собственного
производства. Впрочем, эта привилегия была дана до тех пор, пока «их фабрики не
будут в полном ходу». В скором времени упоминается о беспошлинном вывозе
крупной партии шёлка из Италии на средства Шафирова.
Панно с изображением цветочных гирлянд и насекомых. Шелк (основа), шелковые нити, металлическое
кружево; вышивка в технике глади. 263х48 см. Франция. Середина XVIII в.
Государственный Эрмитаж.
Несмотря на удаление де-Бурновиля
от дел фабрика продолжала развиваться. Сохранились и сведения о годовой
заработной плате, получаемой работниками на этой мануфактуре в 1717 году.
Согласно этим данным главный «мастер иноземный» (возможно сам дё-Бурновиль) получал в год 600 рублей. Следующие пять
иностранных мастеров получали
последовательно 400, 204, 200, 160 и 65 рублей в год, что составляло в
те времена довольно крупные суммы.
К оставшимся в России французским
мастерам принимали учеников, причём
заставляли их представлять о себе поручителей в том, что «им, рабочим, у того
дела быть верным и непорочным и обучаться с прилежанием и к другому делу нигде
не приставать» [17]. Боязнь того, что технические
навыки станут достоянием широких масс мелкотоварных производителей и потеснят монополию первой шёлковой
мануфактуры, вызвал к жизни указ 1721 года о закреплении рабочих за фабриками.
Сохранилась «Роспись, коликое число в Московской мануфактуре учеников и из каких
чинов приняты и записаны в приёмной книге», которая даёт представление, какие
рабочие трудились на «Штофной мануфактуре» в 1730 году. Детей работников – 10
(В том числе: «дворцового водошного сидения сын» - 1;
мануфактурного правления сторожевы дети – 3; царицы и
великой княжны Марии Алексеевны истопника сын – 1; печатного двора переборщиков
сын – 1; оружейной палаты живописцов сын – 1;
казённых закройщиков дети – 8); крестьян дворцовых – 8; крестьян владельческих
– 11 (Крутицкого дома певчий сын – 1; Новодевичьего монастыря казённых плотников
дети – 2; Спасо-Ипатского Костромского монастыря
конюхов сын – 1; В.И. Волынского крестьянин – 1, остальные – монастырские
крестьяне); «Бывших людей» разных господ – 4 (Например: Семён Мандырев стольника Д. Домажирова
бывший человек, М. Арефьев, умершего князя Ф.И. Львова человек); слобожан и
посадских – 41; каменщик – 1; подьяческий сын – 1; гостиной сотни торговый
человек (вместе с 1 слобожанином Огородной слободы назван «управителем». В его
ведении находилось ещё 4 жителя разных слобод); неизвестного состояния – 4.
Итого – 81 [18].
Фрагмент русской шёлковой ткани XVIII-XIX вв.
Дошли до наших дней и данные о
заработной плате на 1720 год. Четыре «иноземных мастера», а именно штофный,
тафтяной, ленточный и позументный были с 1717 года уравнены в заработной плате
и получали в месяц по 20 рублей (240 р. в год). «Рисователь
манифактурных дел» получал ежемесячно кроме зарплаты
3 рубля кормовых денег. Два ученика красильщика получали по 2 рубля 16 алтын 4 денги. Один «рисовальный ученик» - 1 р. 16 алт. 4 д.; «лентовый» - 2
р.; один сновальшик
и тот, кто «убирает штофные станы и обучает сновать» получали по 1 р. 16 алт. 4 д. Работники, которые «при станах набирает дессены», состоял при тафтяных станах, «у подъёму у стана»,
«у стана подвязывает лаа», «в конторе разбирает шелки», состоял «для навивания канет» получали по 1 рублю в
месяц [19].
А. Лаппо-Данилевский обнаружил в архивах «Регламент мастеровым людям в которые часы им работать»,
составленный правлением «Штофной мануфактуры» 11 августа 1720 года неким
бароном Набергом с небольшими поправками Шафирова.
Зимой, с 30 сентября по 30-е марта рабочие должны были ходить на работу
следующим образом: «в полшеста часа
поутру имеет караульный солдат звонить в колокол, дабы все мастеровые люди в 6
часов на работу шли; и работать им до полудня, а в полдень имеет караульный
солдат звонить в колокол, чтобы все мастеровые люди шли обедать. По полудни в 2
часа имеет караульный солдат звонить в колокол, чтобы мастеровые люди шли на
свою работу до 7 часов в вечеру, в которое время караульный паки имеет звонить
в колокол, дабы шли ужинать и во знак роспуску их в тот день». Летом
порядок менялся: «С 30 марта до 30
сентября в полпята часа поутру имеет караульный
солдат звонить в колокол, чтобы мастеровые люди шли на работу, именно о пяти
часах, и работать до полудни. А в полдень имеет караульный солдат звонить в
колокол, дабы мастеровые люди на работу шли и работали до 7 часов в вечеру, в
которое время караульный солдат паки имеет в колокол звонить, чтобы они шли
ужинать и во знак роспуску их в тот день. И чтобы оно во всём исполнено было,
того ради надлежит поставить одного солдата у выходу лавочного и повелеть, дабы
мастеровых людей не выпускал никуда в те часы, в которые они работать имеют»
[20]. Особенно отметим, что перед нами самое ранее
из когда-либо обнаруженных документальных свидетельств оговаривавших труд на
заводском предприятии в России.
Следующий факт может показаться
странным, но 14 сентября 1720 года в Доношении компании Ф. Апраксина о её
положении в Мануфактур - Коллегию учредители фабрики писали, что ни капиталов,
потребных на производство на фабрике, ни шёлку сырца в распоряжении мануфактуры
нет, причём последнее объяснялось отсутствием «искусства в купечестве». Вместе
с этим была высказана просьба о том, чтобы правительство позволило принять в
состав предприятия несколько опытных купцов и передать в распоряжение
мануфактуры пустующие каменные здания Посольского двора недалеко от Кремля на
ул. Ильинке между церковью Дмитрия Солунского и современным Никольским
переулком, дела которого были переведены в Петербург ещё в 1710 году. Однако
решение этого вопроса затянулось.
Посольский двор в Москве. Гравюра
из книги Адама Олеария, 1647.
«Неустройства» в делах «Штофной
мануфактуры» объясняются историками
по разному. Одни, небезосновательно считали, что «высокие интересенты»,
желая угодить государю, взялись за несвойственное им дело. Впрочем, Шафиров,
как просматривается в некоторых документах, был известен тем, что в юности
торговал в «шёлковых рядах». Другие считали, что виной тому было расхищение
выделенной правительством суммы на устройство мануфактуры. И. Голиков
видел источник неустройств в «нарядной, так сказать, ссоре», действительно
случившейся вскоре после образования предприятия между Меншиковым и Шафировым
вокруг беломорских промыслов [21]. Нам кажется более
верной другая версия, связанная с наделением компанейщиков
правом беспошлинного импорта шёлковых товаров в Россию. Эта привилегия, по
сути, создавала монополию «Штофных и прочих шёлковых парчей
мануфактуры» на рынке шёлка в России. Временное ограничение, накладываемое на
эту привилегию – «до того, как их фабрики не будут в полном ходу» закономерно
снижала заинтересованность её устроителей в скорейшем налаживании собственного
производства, связанного с многочисленными техническими сложностями,
незапланированными затратами и новизной дела.Бспошлинный ввоз шёлковых тканей из-за границы приносил реальный доход, и, хоть "Штофная и прочих шёлковых парчей" мануфактура и продолжала работать, её учредители не спешили приводить её "в полное совершенство", лишая себя доходов от беспошлинного импорта.
Так или иначе, в 1721 году «высокие интересенты» докладывали государю: «В прошлом 1720 году подали мы в Берг
и Мануфактур коллегию доношение, в котором
просили, дабы повелено было определить к нам указом в
ту мануфактуру в компанию [кого-либо] из
купецких людей /…/ но понеже ныне некоторые купцы, усмотря,
что оная мануфактура трудами и иждивением нашим приведена в такое доброе
состояние, желают вступить в ту нашу мануфактуру и положить денег только бы им
уволенными быть от других служб /…/ того ради просим, дабы учинено было о том милостивое его царского величества
определение, чтобы нам тех торговых людей в компанию на сих кондициях
[условиях] принять и оные бы по милости его царского величества от других служеб могли быть уволены. /.../ Ежели купцов принять
нельзя, и посольский двор дан нам не будет», то желательно «ту мануфактуру
совсем с нас снять», причём возвратить нам и «истинные наши деньги» [22].
Посольское подворье в Москве. Художник:
В.В. Шереметев.
Надо заметить, что распространённое
предположение о том, что с 1717 года
производственные мощности фабрики располагались в Москве на Посольском
дворе, опровергается приведённым документом. Но сам факт того, что Пётр
всё-таки пошёл на уступки владельцам мануфактуры говорит о том, что в 1721 году
пустующий Посольский двор всё-таки был отдан компании, после чего произошёл
перевоз туда основной части ткацких станов. Выбор этого здания был не случаен.
Здание Посольского двора было построено во второй четверти XVII века. С 1683 года под руководством талантливого
иконописца Ивана Золотарёва живописцы, золотари (золотильщики), резного и
столярного дела мастера делали «государей верховные дела и церковные
иконостасы». Мастерская изготовляла почти исключительно по царским заказам
мебель, киоты и иконостасы для двора и храмов новой архитектуры. Как писал
путешественник Бернгард Таннер,
побывавший в стенах этого здания около 1678 года: «Чтобы читатели получили
понятие о посольском подворье, надо знать, что это прекрасное здание построено
Алексеем Михайловичем из кирпича (что здесь по деревянным городам редко), в три
жилья [этажа], по 4 углам украшено 4 башенками, или, как их называют, куполами,
возвышающимися над столькими же ступенями. Оно заключает внутри четырехугольный
двор, средину коего занимает большой колодезь. Главная краса здания — высокая и
изящная башня служить великолепным в него входом и своими тремя балконами (из
них один на самом верху, средний на середине башни, а третий с остальным
зданием наравне), приятными по открывающимся с них видам и просторными для
прогулки, придает немалое украшение этому городу» [23]. Надо заметить, что такая четырёхугольная структура каменных зданий
с большим центральным двором в некотором смысле стала праобразом
каменной промышленной архитектуры, сохранявшейся в России до середины XIX века. К 1724 году в двух больших залах этого
каменного дома помещалось 180 шёлковых станов, на которых трудилось 700
человек.
Столь решительно высказанная «высокими интересентами» просьба возымела действие. 17 января 1721
года Пётр I рассматривал прошение Апраксина Шафирова и
Толстого в правительствующем Сенате.
Между прочим, речь зашла о том, что купцы, желающие вступить в компанию и
внести капитал в её фонд «определяются к разным делам в службы, от чего
размножению фабрик может чиниться помешательство». Рассмотрев этот важный
вопрос, Пётр указал, что первый купец, вступивший в компанию и те его товарищи,
«которые от начала завода в полтора года
в товарищество вступят» [24] будут свободны от обязательных
государственных служб, которые обязаны были нести люди купеческого звания в
остальных случаях, и на них будут распространяться льготы и привилегии, данные основному
предприятию (кроме платежа пошлин: срок беспошлинного существования предприятия
снижался с 50 до «от 10 до 15 лет»). На следующий день после этого
постановления Сенат издал указ, согласно которому устроителям фабрик, включая
купцов, было позволено покупать к заводам и фабрикам населённые места с
условием, чтобы купленные сёла и деревни были «уже неотлучно при тех заводах» [25].
Фрагмент русской шёлковой ткани XVIII-XIX вв.
По
именному указу компанейщикам велено было принять в
состав руководителей компании купцов «для
сложения в мануфактуру 40.000 рублей, и дабы каждый пай не был меньше 5000 р.».
Без промедления, в 1721 году компанейщики «учинили
договор с купцами, что положить им: Матвею Григорьеву с детьми – 10.000 руб.;
Фёдору Старцову – 5000 руб., Афонасью
Павлову – 5000 руб., армянину Игнатью Францову – 5000 руб., Спиридону Аникиеву
– 5000 руб., который договор с обоих стран и был подписан. /…/ Весть им ту
мануфактуру по купеческому обыкновению по своему благоизобретению
с общего совету и выбрать к управлению оной мануфактуры между собой, кого к
какому делу заблагорассудят» [26]. Вскоре после заключения
этого договора с купцами в качестве руководителя Санкт-Петербургского филиала
мануфактуры в состав управителей в том же году был принят новый член – купец М. Короткий, вложивший 3000 рублей. Однако в виде исключения его пай считался равным
положенным 5000. В договоре было
сказано: «А когда Всемогущий подаст сей
нашей компании из общего промыслу и делу сего компанейского прибыток, то давать
ему того прибытку против 5000 руб., по чему на тысячу по расчету прибыли придет
/…/ежели, от чего сохрани Боже, какой убыток в нашей мануфактуре учиниться, то
несть ему оной обще с другими компанейщиками по
пропорции своего пая и по расчету» [27]. Конечно, в каждом случае оговаривались и
условия распределения доходов предприятия между новыми её членами.
Интересной кажется судьба
монополии на беспошлинный импорт шёлковых изделий. По свидетельству
незаинтересованного стороннего лица, а именно секретаря прусского посольства в
Петербурге Иоганна Готхильфа Фоккеродта:
«…адмиралу Апраксину, барону Шафирову и
графу Толстому /…/ позволялось ввозить в Россию беспошлинно богатые шёлковые
товары, впрочем, несколько лет только, пока ещё их фабрика не будет в полном ходу.
Господа продали эту льготу частным купцам за 20 тысяч рублей» [28].
Не стоит удивляться тому, что фабрика не могла в быстром времени возвратить
вложенные в её устройство капиталы, тем более, если они уступали по качеству
привозным, были необычны для населения и непомерно дороги для широких его
слоёв. Доходы не покрывали издержек. Тем не менее «Штофная мануфактура» владела
лавкой в торговых рядах, в которой, по свидетельству документов, с 1 июня 1721
по 1 октября было продано товара на 609 руб. 73 копейки [29].
А.Ю. Послыхалин, 2013. При использовании материала обязательна ссылка на trojza.blogspot.com.
1.Голиков И.И. Деяния Петра Великого. Т.6., с. 607-608.
2. Полуденский М., Пётр I в Париже // "Русский Архив" 1865 г., №№ 5, 6, с.
70.
3. Коршунова Т.Т. Русские шпалеры Петербургская шпалерная мануфактура. Л., 1975, c. 8-9.
4. Полуденский М., Пётр I в Париже // "Русский Архив" 1865 г., №№ 5, 6, с.
72.
5.Цейтлин Е.А.Очерки истории текстильной техники с. 154.
6.Цейтлин Е.А.Очерки истории текстильной техники с.82.
7.ПСЗРИ.
Т.V., с. 543
8.Лаппо-Данилевский А. Русские промышленные и торговые компании в перв. пол XVIII в. СПб. 1899, с. 36
9.Кибалова Л. Иллюстрированная энциклопедия моды. С. 189
10.Кибалова Л. Иллюстрированная энциклопедия моды. С. 199.
11.Лаппо-Данилевский А. Русские промышленные и торговые компании в перв. пол XVIII в. СПб. 1899, с. 34.
12.Голиков И. Т. 6., с. 606
13.Цит. по: А.
Лаппо-Данилевский, с. 34
14.Лаппо-Данилевский А., с. 34-35
15.Там же.,
с. 35
16.Лаппо-Данилевский А. С.
27
17.Лаппо-Данилевский А., с. 36-37
18.Лаппо-Данилевский А., с. 68-69
19.Лаппо-Данилевский А., с. 76-77
20.Лаппо-Данилевский А., с. 81-82.
21.Голиков И.И. Т. 6., с. 614
22.Цит. по: Лаппо-Данилевский А., с. 48
23. Таннер
Б., с. 49
24.ПСЗРИ, Т.6. № 3710, с. 311
25.См.: Фирсов Н.Н., с. 53.
26.Там же, с. 48, 55
27.Лаппо-Данилевский А., с. 51, 52.
28. См.
Неистовый реформатор. П. 48., с. 70.
29. Лаппо-Данилевский А.,
с. 108.
