Шведские военнопленные времён Северной войны: возвращение на родину

[Введение. Часть 1 (1700-1705 гг.). Часть 2 (конец 1705-середина 1709 г.). Часть 3 (II пол. 1709-1710 гг.). Часть 4 (II пол. 1710-1720 гг.). Часть 5 (Труд и быт). ]. Краткое содержание: "препятствия и проволочки"; путь до Москвы и Санкт-Петербурга; "Глядя на них, сердце обливается кровью"; положение бывших военнопленных в столицах; основные причины задержки в России.

 

Подписанный в начале осени 1721 года Ништадский мирный договор между Россией и Швецией предполагал обоюдное освобождение пленных без выкупа. Четырнадцатый пункт договора, тем не менее, оговаривал и ряд ограничений, в отдельных случаях, препятствующих немедленному исполнению этого взятого обеими сторонами обязательства...

...«С обеих сторон военные пленники, какой бы нации, чина и состояния ни были, имеют тотчас по воспоследованной ратификации сего мирного трактата без всякого выкупа, однако ж когда всякий наперед либо во учиненных каких долгах, или разделку учинит, или в платеже оных довольственную и справедливую поруку даст, из плена освобождены, на совершенную свободу выпущены и с обеих сторон без всякого задержания и в некоторое уреченное по расстоянию мест, где оные пленники ныне обретаются, пропорциональное время до границ с надлежащими подводами безденежно по возможности выпровождены быть. А те, которые у одной или другой стороны службу приняли или инако в землях одной или другой стороны остаться намерены будут, в том без изъятия всякую свободу и совершенную мочь иметь. Сие же разумеется и о всех во время сей войны от одной или другой стороны увезенных людях, которые також по своему произволу остаться или в дома свои свободно и без помешательства возвратиться могут и имеют, кроме тех, которые по своему желанию веру греческого исповедания приняли, которые на стороне остаться имеют; для чего обе высокодоговаривающиеся стороны в своих землях публичными указами о сем публиковать и объявить изволят» [203]. Иными словами, пленнику как частному лицу, перво-наперво следовало выплатить взятые в долг за время пребывания в плену денежные средства. Другим важным ограничением, накладываемым на возможность возвращения пленного в родные края был пункт связанный с принятием им православия. Рассмотрим их по порядку.

 Граф  Карл Пипер (1647—1716).  

Копия Давида Кокка с картины Д. К. Эренштраля.

Известно, что поступление денег на содержание пленных из Швеции в Московский Фельд-комиссариат, занимавшийся их распределением под руководством Карла Пипера,  с самого начала было затянуто и носило крайне нерегулярный характер. Начиная с 1709 года К. Пипер, а затем его преемники на посту главы комиссариата оказались вынуждены активно занимать денежные средства у представителей русской знати и  купечества. Кроме того, естественным образом сложилась ситуация, при которой представители основной массы военнопленных, оказавшись в бедственном положении вынуждены были широко использовать частные кредиты. Зачастую,  деньги занимались под большие проценты, достигавшие в отдельных случаях до 10% в месяц. Исходя из этих данных, не стоит и говорить, что едва ли для большинства пленных окончание войны и подписание мирного договора было связано с немедленным возвращением на родину. 

Тяжелое и далеко не однозначное положение шведов после  заключения мира красноречиво описывает Ф. Берхгольц в записках, датированных январем 1722 года: «Невозможно описать, в каком положении эти бедные люди даже и теперь, когда война кончилась! И не странно ли, что шведское правительство столько тысяч соотечественников оставляет в нужде и нищете? До сих пор оно не прислало еще никого, чтоб позаботиться о честном возвращении несчастных в их отечество, даже никому здесь не поручило этого, так что бедные пленные бродят как покинутое стадо, не зная не только как возвратиться в отечество, но и к кому собственно обращаться. Мне любопытно видеть, что будет, когда уедут отсюда их господа генералы и полковники, которые сами готовятся к отъезду, но о других мало заботятся. Они еще имеют случай обратиться к императору или к князю Меншикову, как генералиссимусу, и испросить себе что нибудь; но после их отъезда из Москвы, когда придут сюда из дальних мест остальные пленные и, не получая никакой помощи от императора, ничего не заработывая, принуждены будут ходить по миру, даже не найдут никого, кто бы позаботился об их паспортах для возвращения на родину, - мы увидим, каково будет этим бедным людям. Такое положение дел не может располагать их в пользу нынешнего (шведского) правительства» [204].  

Конечно, 14 пункт мирного договора был во многом справедлив, но в условиях недостаточной эффективности работы финансовых органов, слабости вертикальной системы распределения финансов полное закрытие кредитов со стороны каролинов фактически не представлялось возможным. Истощенная войной не меньше России, побежденная Швеция практически не могла помочь соплеменникам, а материальные возможности частных лиц – родственников каролинов в российском плену к тому времени были истощены уже до предела. Кроме того, в существующих условиях не могла быть налажена работа по проверке долговых обязательств пленников, прибывавших в Тобольск и затем в Москву огромными по тем временам партиями. Поэтому, как свидетельствует Г.В. Шебалдина: «огромный наплыв в Москву и Санкт-Петербург каролинов, желающих выехать на родину, да и отсутствие реальных возможностей у них вернуть средства привели к тому, что власти значительно смягчили первоначальную установку. С середины 1722 г. на документах многих должников стояла резолюция: «денег не возвращать отпустить в Отечество». С остальных же могли потребовать письменные обязательства о скором возврате долгов» [205]. 

Но несмотря на смягчение формулировки 14-го пункта Ништадского мира, возвращение в Швецию основной части рядового состава пленных растянулось на долгие годы. Причиной тому послужили и факты долгового закабаления пленников частными лицами, отмеченные в указе 1723 года «О недержании никому Шведских военнопленных неволею у себя в домах, под опасением лишения движимого и недвижимого имения, и об отпуске оных по силе мирного трактата, в Швецию» (ПСЗРИ, № 4178). Малая эффективность даже столь строго распоряжения заставила правительство повторить указ 29 января 1724 года «О недержании пленных Шведов неволею» (ПСЗРИ, № 4445), в котором было объявлено: «А буде кто и за тем положенным сроком таких шведов неволею удерживать будет, и с оных преслушников взято будет штрафа, за каждого человека по 100 рублей, понеже об отпуске таких шведов публиковано многими указами» [206]. 

Путь до Москвы и Санкт-Петербурга. Благодаря настойчивости Фельд-комиссариата  была достигнута договоренность, согласно которой прогонные деньги до Москвы и Санкт-Петербурга для всех категорий военнопленных выделяла русская казна, однако, этих сумм конечно же, не хватало. Первыми из Сибири в Москву и далее в Санкт-Петербург были доставлены старшие офицерские чины, около 600 человек из них уже в июле 1722 года увидели родные края [207]. Однако необходимо отметить те нечеловеческие трудности, с которыми столкнулась основная часть военнопленных на обратном пути из Сибири, о степени которых вполне могут служить данные о высокой смертности пленных. В то же время, по достижении Москвы и Санкт-Петербурга проблемы военнопленных только увеличивались. Как писал Берхгольц в 1722 году: «Число этих пленных в Москве так велико, и все они, блуждая, как покинутые овцы, в таком бедственном положении, что сказать нельзя. Мало того, что несчастные провели столько лет в тяжком плену и потом должны были пройти несколько тысяч верст из мест своего заключения, питаясь дорогой подаянием (почему от горя и нужды едва живы), — многие, которым удалось добраться наконец сюда, почти умирают с голоду. Здесь нет никого от шведского двора, кто бы занялся ими, потому что до сих пор шведское правительство еще никому не поручало позаботиться о пленных, между тем как число их, офицерами и рядовыми, простирается до многих тысяч. Бедные старые офицеры, которые оказали столько услуг отечеству и расстроили свое здоровье, с трудом пришед сюда из отдаленных губерний, как-то: Астрахани, Сибири и т. д., и истратив на пути все, что еще имели, должны ждать еще несколько недель, даже, может быть, несколько месяцев, для получения нужных им паспортов, — и все только от того, что некому об них заботиться; их удерживают со дня на день. Они не получают ни малейшего содержания ни из Швеции, ни от здешнего правительства (тогда как во время плена еще получали сколько-нибудь), что имели своего, все прожили, заработать ничего не могут и потому должны решительно, так сказать, питаться воздухом, если добрые люди не примут в них участия. Но всего ужаснее для этих несчастных то, что им не дают здесь даже квартир: приходя в Москву, они не знают где пристать, потому что немногие только из жалости дают им ночлег даром, а чтоб нанимать себе квартиры, они не имеют денег. Одним словом, они в такой нужде и одеты так бедно, что их скорее можно принять за нищих, чем за офицеров. Глядя на них, сердце обливается кровью» [208]. 

Положение бывших военнопленных в столицах. Действительно, попадающим в Москву или Санкт-Петербург после долгого возвратного путешествия, находящимся на грани истощения пленным следовало после регистрации в местной полиции найти себе квартиру для проживания. В противном случае им грозило заточение в тюрьму или другие формы содержания в пенитенциарных учреждениях под караулом. Платить за квартиру приходилось самим каролинам. В Москве и северной столице спонтанно организовывались «ночлежки», при чем бывшие военнопленные, зачастую прося милостыню на улицах, были обязаны оплачивать не только аренду помещений, но и содержание караула, приставленного к ним. Выразительные цифры приводит Г.В. Шебалдина: «Платить необходимо было всем и за все: за квартиру, за еду, переписчикам, за паспорт и т.д. Так, квартира стоила от 60 копеек до 1 рубля в месяц, на питание уходило 3-4 копейки в день, а ведь нужно было еще покупать одежду, лекарства и прочие необходимые вещи. Для оформления самого паспорта /…/ пленник должен был иметь около 20 рублей. В результате образовывалась весьма крупная сумма. Большинство каролинов не имели таких денег» [209]. Представитель пленников был обязан подать специальный мемориал о прибывшем пленнике в Военную коллегию, подробное рассмотрение дела которого сопровождалось многочисленными вызовами и допросами об обстоятельствах плена, довольно продолжительное время занимал сбор сведений о пленнике с мест его пребывания и только потом выносилось решение об отпуске его домой или задержке в российских пределах. Лишь при прохождении всех бесконечных проверок бывший пленник имел возможность получить паспорт, позволявший ему возвратиться на родину и продолжать копить средства на складчинную аренду судна, следующего в Швецию.

  Отпускное свидетельство шведского пленника. 1721 год.

Возвратившиеся назад к Москве многие военнопленные вынуждены были личным трудом зарабатывать средства на оформление выездного паспорта. Многие из них для этих целей поступили на работу на первые крупные предприятия легкой промышленности, текстильные мануфактуры. Основанная в 1717 году и располагавшаяся на территории Посольского приказа «Шелковых и прочих шелковых парчей мануфактура» также использовала труд квалифицированных специалистов из числа пленных шведов. Перейдя в руки купцов в 1724 году  и пережив разделение на 5 частей она также использовала труд шведов, - теперь уже в качестве вольнонаемных рабочих.  Так, одна из частей мануфактуры, размещенная в подмосковном Фряново с 1735 года  среди основного состава рабочих до пожара в 1738 году имела небольшую группу шведов, работавших по найму [210].

Основные причины задержки в России. Задержке в России подлежали лица, которые были подвергнуты наказаниям [211]. А также во многом вопреки указам, приглашавшим военнопленных ко вступлению на гражданские службы – те, кто избрал этот вариант. Необходимость дорабатывать годы контракта оковаривалась особым указом от 21 октября 1721 года «Об отправлении  военнопленных и прочих Шведов, находящихся в России по Губерниям и на паролях, в Военную Коллегию; об удержании неуплативших долги, поступивших в услужение по записям на урочные годы, или в Гражданскую службу, принявших веру Греческого исповедания, и о взыскании штрафа за утайку военнопленных» (ПСЗРИ, Т. 6, № 3839). 

Согласно статьям указа, отказ получали те каролины, которые по своему желанию, или, о чем не раз повествуют источники, под принуждением приняли «греческую», или православную веру: «Из военнопленных же, /…/ которые как мужеска, так и женска пола восприяли благочестивую православную веру Греческого исповедания, тех не отпускать и не высылать, а быть им там, где кто ныне обретается». Судьбоносное для большого числа военнопленных имело и следующее постановление того же указа: «А которые из оных военнопленных поженились на женах Российского народа, а Греческого исповедания веры сами они не приняли: и тем, ежели похотят идти во отечество свое, потому же одним им дать свободу; но при отпуске их брать сказки, к тем женам они впредь возвратиться намерены ли, и давать им в том скроку на год, или на два; а ежели они по тому сроку не возвратятся, то те их жены от супружества с ними будут свободны; и сколько таковых явиться, которые, оставя жен своих, похотят ехать во отечество, о том писать в сенат, и из Сената писать в Святейший Синод, требуя о тех браках разрешения» [212]. Конечно, строгость законов компенсировалась необязательностью их исполнения, и по свидетельству Берхольца, некоторые каролины успешно решали эти вопросы благодаря личным связям и взяткам.

 Последний шаг.  

Рисунок шведского художника Göte Göransson из книги Оберга и Йорансона "Каролинер".

Возможно, наиболее полно исторический смысл эпохи вместе с ее эмоциональной составляющей и примером примирения народов может донести до нас эпизод из жизни барона Горна, приведенный Я. К. Гротом: «Капитан барон Горн в 1708 году  при одной перестрелке  в Литве получил несколько тяжких ран, и обязан был сохранением  жизни своему верному слуге Лидбому, который отыскал его  между лежавшими в поле телами убитых и раненых, и потом с величайшей заботоливостью ходил за больным, пока не доставил ему облегчения. Снова раненый под Полтавой, Горн при переволочне попал в плен и жил в Соликамске. Лидбом, хорошо знавший ремесло седельника, кормил и себя и своего господина приготовлением изделий, которые Горн разносил по городу вместе с корзинами своей собственной работы. Возвратясь в Швецию в 1722 году, он там еще служил 20 лет, после чего поселился в своем имении Челлере и дожил до глубокой старости. В воспоминание своего плена, близ этого имения он построил хутор и назвал его Соликамском, - имя, под которым это место и теперь еще известно» [213]...

При использовании материала обязательна ссылка на trojza.blogspot.com

 [203] См.: Под стягом России: Сборник архивных документов. М., Русская книга, 1992.

 [204] Неистовый реформатор/Иоганн Фоккеродт. Фридрих Берхгольц. М., 2000. С. 44

 [205] Шебалдина Г.В. Шведские военнопленные в Сибири. М., 2005. С. 157.

 [206] Полное собрание законом российской империи. Т. VII. 1723-1727. СПб., 1830. С. 225.

 [207] Грот. Я. К. О пребывании пленных шведов в России при Петре Великом. //Труды Я.К. Грота Т.4. СПб. 1901. С. 129.

 [208] Неистовый реформатор/Иоганн Фоккеродт. Фридрих Берхгольц. М., 2000. С. 341-342

 [209] Шебалдина Г.В. Шведские военнопленные в Сибири. М., 2005. С. 155.

 [210] Полянский Ф.Я. Первоначальное накопление капитала в России. М. 1958 С. 304.

 [211] Шебалдина Г.В. Шведские военнопленные в Сибири. М., 2005. С. 157.

 [212] Полное собрание законом Российской империи. Т. VI, 1720-1722. СПб., 1830. С. 443.

 [213] Грот. Я. К. О пребывании пленных шведов в России при Петре Великом. //Труды Я.К. Грота Т.4. СПб. 1901. С. 135.