Легендарное Четрековское на Любосивли или потерянное село XIV века

Есть в краеведении северо-востока Подмосковья одна тайна, которая, по своему значению, "всем тайнам тайна". Это - тайна легендарного села конца XIV века "Четрековское на Любосивли" [см., см., см.], около 1973 года отождествлённого краеведом М.С. Баевым с подмосковным селом Гребнево, широко известном своей многострадальной, по-прежнему разрушающейся усадьбой XVIII-XIX веков.

Если можно было бы выбрать рекордсмена по "таинственности", учитывая огромное количество толкований, предположений и домыслов, которыми обросло Четрековское за эти 40 лет, словно остов пиратского корабля, покоящегося на дне морском, - эта тема, несомненно, взяла бы гран-при...

Около 1374 года после кончины второй жены Ивана I Даниловича Калиты , княгини Ульяны обширный участок подмосковных земель на северо-восток от Москвы (от Радонежа Сергиево-Посадского района на севере до г. Черноголовка на юге и от г. Балашиха на юго-западе до г. Киржач Владимирской области на северо-востоке) отошел во владение внуку Ивана Калиты, удельному князю Серпуховскому и Боровскому Владимиру Андреевичу Храброму (1353-1410), занимавшему положение второго лица московского княжеского дома. В духовной грамоте Владимира Храброго 1401/1402 года составления впервые упоминается древнейшее поселение Гребневской округи – село Четрековское на реке Любосивли (Любосеевке), которое вместе с вышеперечисленными землями передаётся им по наследству его третьему сыну Андрею Владимировичу (ок. 1380-1426).

 

Владимир Андреевич Храбрый.

Привязка Четрековского к Гребневу базируется не только на отождествлении названия реки "Любосивль" с речкой Любосеевкой - правым притоком р. Вори, (отождествление, впрочем, ни разу не подвергнутое анализу, и базирующееся на простом созвучии), но и на том, что среди прочих местностей, "отказанных" Андрею, фигурирует ряд  населенных пунктов Щёлковской округи: «А благословил есмь сына, князя Андрея, дал есмь ему Раданеж с тамгою и с мыты, Бели, Черноголовль с численными людми на Киржаче, и с селы, и з бортью, и со всеми пошлинами, Яковля слободка, Кишкина слободка, Тухачев. А из Московских сел сыну, князю Андрею: Михайловское село с мелницею, Калиткиново село, на Учи Попковское, да Ильи святыи, да Дмитриевское сельцо Воронина, на Любосивли Четрековское, Мосейково на усть Любосивле, да Сокова деревня» [1].  

Река Любосеевка

Первое письменное упоминание гидронима Любосеевка относится к Писцовой книге1584-1586 года, составленной дьяками Венедиктом Маховым и Иваном Грязевым, в которой упоминается "село Гребенево на речке на Любосевке" [2]. "Гребеневым на Любосивке" село звалось и при Генеральном межевании 1767 года [3].

 

Нужно учесть, что никаких других рек с таким красивым и запоминающимся названием в окрестностях не наблюдается, а гидронимы справедливо считаются наиболее древними и мало изменяющимися координатами местности. Учитывая и то обстоятельство, что источник реки, располагающийся неподалёку от нынешнего наукограда Фрязино не мог меняться, а длина реки до устья (места впадения в Ворю) у Медного-Власова составляет всего около 12-15 километров, четрековское действительно, должно было располагаться где-то в Гребневской округе.

Течение Любосеевки по карте В.С. Кусова на 1766-1770 гг.

Также нужно отметить, что Любосеевка - не извилистая Клязьма, склонная к частым изменениям своего русла. Например, сравнив её нынешнее русло с руслом, указанным на карте 200-летней давности больших и существенных изменений мы не обнаружим.

Любосивка на генеральном плане Богородского у. 1797 г.

Конечно, сложно сказать, что также дело обстояло не 200, а 600 лет назад и русло Любасеевки вовсе не менялось, тем более, что следует учитывать фактор обмеления рек Подмосковья из-за масштабной вырубки лесов во времена Петровских преобразований. О былой полноводности Любосеевки свидетельствуют следы его глубокого русла за Гребнево в сторону Улиткино. Полноводная, сильная река могла активней менять русло, чем тот водопадик у Старой Слободы, который мы имеем на настоящий день. И, тем не менее, именно Барские пруды у Гребнева, образовавшиеся благодаря запруде, устроенной во второй половине XVIII века, думается, наиболее чётко "привязывают" историческое русло реки к современным координатам

Кто, кому и что завещал в 1401 году?

Для отождествления Четрековского именно с Гребнево, исследователю 1973 года стоило бы проследить контекст духовной грамоты, в рамках которого упоминалось Четрековское. 

В первой половине духовных грамот обычно были указаны волости. После указания волостей, обычно указывались наиболее крупные сёла. В ряде случаев рядом с названиями сёл ставились более подробные указания на их расположение по берегам рек. После указания сёл в отдельных случаях отмечались деревни, тянувшие к сёлам и их приходам, сенные покосы, луга и пашни. 

В начале XV века земли, которыми, в отличие от Владимира Храброго, Великий князь мог благословить своих наследников, были представлены двумя категориями. К первым принадлежали личные, вотчинные земли князя, когда-либо приобретенные им, или полученные по  наследству. Обычно по духовным завещаниям большая часть таких земель передавались старшему сыну, как на княжеском, так и на мелковотчинном уровне. По распространённой со времён Калиты практике, старший сын великого князя  наследовал великокняжеский престол. 

Ко второй категории земель относились государственные земли, которые принадлежали великому князю не как частному лицу, а как государю. Именно к последней категории относились земли, которыми «наделялись» князья, не наследовавшие великий престол. Именно такой землей обладал в Подмосковье Серпуховской и Боровский князь Владимир Андреевич. Естественным образом, она не могла входить в Серпуховской и Боровский уделы князя - его центральные, личные или «вотчинные» земли. Обладание землей этой категории распространялось на государственно-правовые и социально-экономические формы использования населенных территорий, а не на саму землю. Сбор торговых, путевых, судебных и иных общегосударственных пошлин с торговцев посещавших край, сбор оброка с крестьян, денежных и натуральных налогов – вот что понималось под обладанием этой территорией. Затем эти пошлины не оставались в уделе князя, но шли в государственную казну, в конюшни шли собранные и свезенные в центр овес и сено, съестные припасы распределялись по приказам и шли на прокорм армии и государственного аппарата при дворе и на местах. Именно это мог отдать в наследство Владимир Андреевич Храбрый  своему сыну Андрею, а именно те земли, на которые простиралась его власть не как частного человека, но как князя. Заметим, что князья зачастую использовали практику отдачи на откуп право сбора определенных налогов, так же как крупные землевладельцы, отдачу в оброк (временную эксплуатацию) определенных земель и населенных пунктов.

Тамга и мыт

Таким образом, князю Андрею отдавалось право осуществления государственного управления на территории волостей Радонеж, Бели, Чернологовль, причем волость Радонеж, как одна из наиболее важных в торговом отношении из-за Переяславской (в будущем "Троицкой") дороги, отдавалась вместе с правом "сбора тамги и мыты". Перевозимые по территории страны товары проходили таможенное обследование на предмет происхождения и качества. Тамга была пошлиной, которую обязаны были платить торговые люди за клеймение привозного или транзитного товара. Товар «тамжат» - то есть клеймят, пятнают, прикладывают отпечаток тамги или таможенного клейма. От этого слова и произошло современное слово «таможня». 

Как верно истолковал значение мыта М. Дьяконов, «…мыт возник в виде сбора за разные услуги оказанные торговле при перевозке ли товара с одной реки на другую, или при упорядочении торговли на торгах при посредстве мытников, а потом превратился в косвенный налог с торговых операций. Так же вес (весче) и мера (померное) взимались за пользование проверенными весами и мерами, которые хранились при церквах /…/ Но затем весче и померное превратились в чисто торговые сборы  [4]. «Мыт» собирался за провоз товаров через заставы. Было мыто «сухое» – при провозе товаров по суше и мыто «водяное» - при провозе по воде. Упомянутые «численные люди на Киржаче», относившиеся к волости Черноголовль, так называемые «числяки» представляли собой тех, кто согласно определенным договоренностям был обязан платить кроме общегосударственных еще какие-либо оговоренные пошлины либо напрямую в казну, либо в казну князя за пользование определенными угодьями или промыслами. Скорее всего, имелись в виду работники из сел и деревень волости Черноголовль, взявшие на откуп какой-либо промысел на р. Киржач, притоке Клязьмы во Владимирской области.

 Волости

Зачастую, особенно в краеведческой литературе, наименование волостей в документе 1401 года ошибочно сводится к их центрам, возникшим на этой территории позднее. Так под Радонежем в документе разумеется не «Городок Радонежский», который возник на берегу р. Пажи лишь позднее, во времена Андрея Владимировича (и не мог быть, таким образом, упомянут как городок во времена его отца). Такое же непонимание возникает и в случае с волостью Черноголовль, под которой иногда ошибочно понимают лишь Черноголовку, которая указана впервые как деревня лишь в Писцовых книгах второй половины XVI века. В качестве поселений ни Городок Радонежский, ни Черноловка не могли в 1401/02 году играть столь значительной роли, чтобы упоминаться как крупные населенные пункты в княжеской духовной грамоте.

Слободы и сёла, упоминающиеся в духовной 1401 года

После описания волостей, в тексте начинается перечисление слобод. Как считал С.Б. Веселовский,  слово «слобода» по смыслу было тождественным современному слову «свобода»: «Князь «освобождал», то есть разрешал охочим и вольным людям «сесть на землю», отводил им участок земли и брал слобожан под свое покровительство. Устроителями слобод были или слуги князя, пользовавшиеся его доверием, или коллективы вольных людей /…/ Слобожанам князь давал различные привилегии и льготу в податях на более или менее продолжительный срок» [5]. Как правило, в слободах при городах селились люди, занимавшиеся каким-либо одним ремесленным производством. В сельской местности слободы также были местами поселения людей, занимавшихся особым промыслом.  

По мнению Николая Ивановича Костомарова (1817-1885), издавшего свои очерки по истории торговли Московского государства, «слободами» назывались в древние времена пригородные села: «Именем слободы в старой Руси означалось такое поселение, где жители занимались каким-нибудь ремеслом и промыслом и вообще, каким-нибудь одним занятием. Таким образом, мы встречаем слободы рыболовные, слободы бобровников  и так далее. /…/ Слободы около посадов были населены  разного рода промышленниками и торговцами; по закону они должны были быть приписаны к посаду и составлять с ним одно тягло. Но во многих местах около посадов, на посадских землях, слободы заведены были боярами и вообще частными владельцами и населены их людьми, которые занимались торговлею, не  участвуя в тягле» [6].  

Поэтому не удивительно, что в документе среди прочих упомянута та самая Кишкина слободка, которая встречается нам в качестве границы владений Спасо-Преображенской пустыни в документе Дмитрия Донского 1380-1382 годов. В Писцовых книгах Ивана Грязева 1576-1578 года составления Кишкино значится уже как пустошь Кошелева стана, состоявшая «за Бурнашом, да за Немировым за Ортемовыми, да за Ондреем за Злобиным да за Постником за Костиным» и было дано из порожних земель Ондреевского поместья Кляпикова. [7].  

Яковля слободка уверенно отождествляется с селом Яковлево на исторической карте Веселовского-Перцова, и располагается немногим южнее от Медвежьих Озер на берегу р. Пехорки. В XVIII веке поселение фигурирует как село Яковлевское, Пехра и относится сейчас к Балашихе. 

Надо полагать, что и Тухачев, место, которого установить не удалось, относился к слободам, жители которых занимались бортным пчеловодством. Наделенные определенными привилегиями, они осуществляли прирост земельных угодий за счет эксплуатации леса, - и эта деятельность в нашем крае была их прямой обязанностью. Работа по государственным поставкам мёда и воска хорошо оплачивалась. Уже в конце XIV – начале XV века в нашей округе преобладали сёла, которые сохраняли этот статус и в XVIII веке, вплоть до упадка бортного пчеловодства. Это не может не свидетельствовать о достаточном экономическом благополучии жителей  этих краёв.

Михайловское с мельницей. Далее в документе идет перечисление Московских сёл. Первое из них, село Михайловское с мельницей отождествляется с крупным селом Михайловским на Пупках, расположенному на Воре при впадении в нее р. Торгоши к северо-западу от современных границ Щёлковского района (у Кусова: д. Михайловская, 340 Богород. у.). В Писцовых книгах Ивана Грязева 1576-1578 года составления в Воре и Корзеневе стане значится «Село Михайловское на Пупках на р.  на Воре, а в селе церковь Михаила Архангела, древяна, клецки» [Писц. кн., с. 75]. Село располагалось на пограничье между станами Радонеж, Бели и Корзенев. Важное стратегическое положение села свидетельствует в пользу того, что именно здесь могла располагаться речная таможня, контролировавшая циркуляцию крупных партий товаров по Воре. Благополучие этого населенного пункта будет продолжаться и спустя 60 лет. В жалованной тарханной и несудимой грамоте, выданной 20 июля 1461 года дмитровский князь Юрий Васильевич (1441-1473), которому до этого перешло село, отдает ее во владения Троице-Сергиевого монастыря на имя игумена Вассиана. В документе оно значится как «село Михайловское и деревня Пупки в волости Корзеневе Московского уезда» [8]. Существование при селе собственной мукомольной мельницы лишь подчеркивает состоятельность сельчан.

Калитино. Следующее село Калитино также играет роль важного территориального пункта обширных владений. Оно уверенно отождествляется с расположением деревни Калитино (Весел., Кус.: Калитина, №175 Богород. у.) на реке Дубенке выше впадения ее в Клязьму. Село Калитниково-Калитино также имела достаточно важное географическое положение.  Отмечая восточный край владений, село располагалось на границе волостей Черноголовль и Кунья, в Рогожском стану.

Поповское на Уче. Село Поповское на Уче поддается отождествлению с большим трудом. Как карте Веселовского-Перцова, так же как и по данным Генерального межевания,  оно, при определенных оговорках, может быть отождествлено лишь с сельцом Пушкиным, расположенным при впадении Серебрянки в Учу. Предположение о том, что «Поповское» - может быть древнейшим названием современного г. Пушкино, имя которого впервые упоминается в этой форме лишь почти через двести лет,  а именно, в 1586 году, основано на важном положении Пушкино на Переславской-Троицкой дороге, в одном из ее ответвлений пересекавшей р. Уча недалеко от села. Описывая такие важные села, как Михайловское на Воре (север), Калитино на Дубенке (восток) в которых могли находиться таможенные дворы, лишь будущее Пушкино из-за своего выгодного положения могло быть названо в западной части владений князя. Если наше предположение верно, то упоминание земель Ильи Святые может быть идентифицировано с местечком Ильиным (Кус.: сцо. Ильино, к с. Комягину, №292) недалеко от Пушкино на притоке Учи,  реке Скальбе, которая в те времена также была активно использовавшимся речным торговым путём.

Дмитриевское сельцо Воронина.  Следующее по тексту «Дмитриевское сельцо Воронина», то есть сельцо, относящееся к Дмитровскому уезду, уверенно отождествляется с селом Воронино (Весел., Кус. №83 Богород. у.), которое расположено у истока р. Вязь в Радонежском стане. Этот рубеж был северо-западной границей территории, наследуемой  князем Андреем.

 К вопросу о топонимике Четрековского на Любосивли

Далее следует упоминание «на Любосивли Четрековского». Если с тем, что село было расположено именно на речке Любосеевке, вопросов не возникает, то происхождение, довольно необычного на слух, топонима «Четрековское» является еще одним проблемным местом нашего краеведения.

Мурза Чет. [См.]. Происхождение названия «Четрековского» ряд краеведов увязывает с именем легендарного Мурзы Чета. Однако в ходе подробного исторического анализа источников легенды, проведенного С.Б. Веселовским еще в 1946 году, была выявлена ее полная историческая несостоятельность.  Как писал автор исследования, подводя черту под распространенными спекуляциями вокруг имени «легендарного мурзы»: «легенда о выезде Чета не выдерживает самой снисходительной критики ни с хронологической, ни с генеалогической, ни с общеисторической точки зрения» [9]. Исходя из этого дальнейшее толкование «Четрековского» через значения татарского языка выглядит если не сомнительным, то просто не оправданным. Несмотря на то, что другие версии могут показаться менее увлекательными, чем легенда, они заслуживают  должного внимания.

Четрековское - Четверяк, имя собственное. Фрязинский краевед Алексей Борисович Ваганов, справедливо считая,  что большинство селений нашего края имеют названия, произведенные от личных имен, считает, что «Прозвище "Четверяк" могло быть дано четвертому ребенку в семье. Подобных имен множество. Первый - Первуша, Первак. Второй, другой - Вторуша, Другак. Третий - Третьяк. Четвертый – Четверяк» [10]. Действительное имя четвертого ребенка в семье, образованное от числа, могло иметь несколько вариантов: Четвёртый, Четвёрка, Четвертак, Четыря,  Четырка, Четверик и особенно  Четряк. Из писцовых книг известны, например, псковский дьяк Четвёртка Терпигоров (1532 г.), и крестьянин Масальского уезда Четвёрка Елизарьев, 1629 год. Нередко встречаются фамилии Четвертаков и Четырин, а самая распространенная из подобных фамилий Четвериков имеет более ста носителей. Существуют деревни и сёла  Четвертинино, а в Ступинском р-не Московской области и в Вологде уже совсем похожее на «Четрековское» - с. Четряково. В качестве обоснования этой гипотезы, автор ссылается на авторитетное мнение С.Б. Веселовского, о том, что большинство селений в Подмосковье получило свои названия по фамилиям или прозвищам владельцев, однако, такой способ происхождения топонимов края относится ко второй половине XVI - XVII векам, что подчёркивает и сам С.Б. Веселовский, и нет существенных оснований распространять действие этой практики на начало XV века.

Четрековское – «четь сохи», мера налогообложения. В Материалах для словаря древнерусского языка по письменным памятникам И.И. Срезневского [11], подавляющим большинством значений корней «чет» и «четр» приходится на числительные, например, «четверть», - древнерусская мера сыпучих тел, либо «четвертая доля» в чем либо. Превалирование последних среди значений корня  отмечается и в М.Фасмера [12] и в Словаре древнего славянского языка по Остромирову евангелию [13]. Четь была частью единицы податного обложения, сохи. Однако это заманчивое толкование не выдерживает хронологической критики: установление этой податной единицы и дальнейшее складывание системы мер пахотной земли (четь сохи) произошло только в 1550 году. Таким образом, значение «чети» как податной единицы и чети в значении меры земли входит в употребление лишь в XVI веке. До этого времени «четь» могла использоваться лишь в качестве числительного. Эта версия вызывает сомнение ещё и потому, что наш край в начале XV века был покрыт непроходимым лесом, который ещё предстояло "подсечь", для устройства пашен, которые можно было бы облагать податью.

Четрековское -  «четверяковский ухожей», благодатное бортничье угодье. Существует и другая версия происхождения «Четрековского», которая базируется на толковании слова и его употребления. Такое значение слова не всегда может совпадать с его этимологией, или происхождением. Зачастую, в тех или иных условиях употребления слова в разговорной речи, он обретает новое, подчас неожиданное значение. Одна из первых фиксаций такого рода значений для русского языка была предпринята в фундаментальном труде В.И. Даля  «Толковый словарь живого великорусского языка». Среди многочисленных форм употребления прилагательного «четверговый = четвертковый = четверточный» приводится форма «четверяк» («четверяка») в значении «четвертый рой в одно лето из одного гнезда, улья (первак, другак, третьяк, четверяк бывает редко» [14]. Возможно, слово "Четрековское", впоследствии ставшее названием для образовавшегося здесь поселения, могло восходить к лексикону бортников, чьи поселения были весьма распространены в этих краях в то время в районе Медвежьих Озёр.  

Лесная округа первобытного леса, в котором могло находиться благодатное бортничье угодье – «ухожей» могло быть названо «четрековским», то есть таким, в котором удавалось в год получить четыре урожая мёда и воска. Естественно, такое угодье не могло остаться без внимания бортников, поселившихся здесь задолго до первого упоминания Четрековского в документе 1401/02 года. Успех располагавшейся в этих местах бортничьей артели мог привести со временем к образованию села как центра торговли продуктами бортничьего промысла – воском и мёдом. 

Несмотря на относительную привлекательность этой версии, следует отметить,  фиксация значений слов живого великорусского языка в его словоупотреблении была предпринята В.И. Далем с 1819 по 1863 год, тем самым отражая языковую ситуацию конца XVIII – первой половины XIX века. То есть употребление «четверяк» в значении благодатной борти может и не иметь столь глубоких исторических корней, и таким образом, могло не употребляться в этом значении в стародавнем XIV веке. Надо заметить, что падение бортного пчеловодства в Подмосковье наблюдается уже в середине XVIII века. Хотя, по словам С.Б. Веселовского, «Экспорт мехов и воска из Киевской Руси в Византию и в Западную Европу/…/ были главной доходной статьей северо-восточной Руси» [15], уже в XVIII веке эти позиции были вытеснены лидирующим экспортом древесины, что привело к истреблению древних подмосковных лесов Щёлковской земли. Таким образом, происхождение «Четрековского» от «четверяковского (четверяк) ухожего» в значении прибыльного бортничьего угодья также может быть поставлено под вопрос. 

Четрековское - «четыре денги с пуда воска». Упоминание села Четрековского  в документе 1401 года среди сёл, - то есть довольно крупных в то время населенных пунктов,  в местах, экономически важных для сбора мыта и тамги, на речных торговых путях, и происхождение топонима от числительного «четь» наталкивает на мысль, что  происхождение названия села могло быть связано с «четвертью», налагаемой на какие-либо торговые операции. 

Действительно, история русского налогообложения тех лет знает целый ряд подобных налогов. Кроме упомянутых сборов тамги и мыта пошлины делились на две группы - «заставные», взимаемые до начала торговли, за проезд, и торговые. По словам М. Романовского: «К заставным пошлинам относились побережные (с пристававших к берегу судов и лодок), перевоз (на паромах и лодках), мостовщина (за проезд через мост), костки (за проезд по большим охраняемым дорогам — не за груз, а с самих торговых людей). Основная форма торговых сборов — явление, явка, взимаемая поголовно с торговых людей и с грузов. Взыскивались сборы за хранение товара (гостиное), поступавшие не в казну князя, а в пользу местных феодалов» [16]. С предметов, продаваемых поштучно, брали «писчее» или «пятенное». Писчее взималось при продаже скота поштучно, за записку в книгу примет, чтоб впоследствии не было спора. Однако, среди этих многочисленных древних названий налогов и пошлин «четверти» мы не найдем. «Четвертной сбор», который производился с закладных на недвижимость, встречается впервые лишь в документах 1649 года, а «четвериковый сбор» в качестве сбора хлеба с оброчных крестьян для обеспечения провиантом войск возникает лишь в первой половине XVIII  века. Также нельзя забывать, что мы анализируем упоминание Четрековского в 1401/02 году, а значит, как местный топоним оно было в то время уже известно. Упоминание свидетельствует о несомненно, более раннем происхождении этого села.

Тайна Четрековского на Любосивли

Однако в XIV-XV веках существовала и другая система пошлин, которая могла бы пролить свет на происхождение «Четрековского на Любосивли».  «Одни пошлины собирались с товаров, продаваемых на меру, другие - на вес, третьи - поштучно. Так с товаров измеряемых собирали пошлины, носившие название «померного», «восмничего» и «плошки». Померное собирали с веса. К числу таких товаров относились сыпучие тела, например, хлеб всякого рода, овощи. "Осмничее" или "восмничее" брали при сбыте товаров, продаваемых на меру, но взималась она по оценке товара» [17]. "Плошки" или "площки" была мерою соли.

Особенная ситуация складывалась вокруг крупнооптовой торговли воском, уже в те времена шедшего на экспорт и являвшегося одной из достойных статей дохода московского княжества. Надо помнить, что задолго до открытия электричества, вся Европа освещалась восковыми свечами, что рождало на этот товар спрос, в чём-то соизмеримый с современными нефтью и газом... 

Измерение крупных партий воска, очевидно, не производилась в «померном», поскольку воск не является сыпучим телом. Надо полагать, что воск продавали на вес. «Весчее или пудовое брали с товаров, продаваемых на вес, а также с продаваемых металлов, соли, воску и других взвешиваемых предметов. «Контарное» происходит от слова «контаро» - весовой единицы в три пуда. Пошлина под этим названием собиралась с продажи соли» [18]. Интересно, что «весчее» платилось отдельно лишь иноземными купцами. То же весчее платили иностранцы и при покупке воска. В то же время, основной налог с воска исчислялся в «восмничем» и «осмничем» именно по оценке товара и взимался в виде денег. На воск, как и на некоторые другие продукты продаваемые на вес, существовал и еще один налог – «пудовое». Немецкий дипломат Сигизмунд Герберштейн (1486—1566), дважды побывавший в России (в 1517 и в 1526 гг.), писал в Записке о Московитcких делах: «Налог или пошлина со всех товаров, которые или ввозятся, или вывозятся, вносится в казну. Со всякой вещи стоимостью в один рубль платят семь денег, за исключением воска, с которого пошлина взыскивается не только по оценке, но и по весу. А с каждой меры веса, которая на их языке называется пудом, платят четыре денги» [19]. Иными словами, при оптовой продаже взвешиваемых продуктов происходило удвоение налога. Кроме налога с оценки товара («осмничее, «восмничее») необходимо было заплатить за взвешивание товара, - «пудовое», которое равнялось в денежном эквиваленте четырем деньгам, - древней единой установленной таксе с реализации воска.

Известно, что «денга» - русская серебряная монета равная 1/200 части рубля. Отдельно надо отметить, что ее чеканка в московском государстве после монголо-татарского разорения была возобновлена в Москве именно во времена Дмитрия Донского, во второй половине XIV века. Первое упоминание "деньги" встречается в источниках 1381 года. Чеканка этой монеты в других княжествах началась позднее, лишь в первой половине XV в. (в Новгороде с 1420 г.). На первой монете, отчеканенной в Московском княжестве, был изображен вооруженный воин с круговой надписью «печать князя великого» (без имени князя). На оборотной стороне монеты была арабская надпись с именем хана Тохтамыша.

Фотография отсюда.

Проще говоря, «Четрековским» в конце XIV века могло быть названо место, где необходимо было уплатить четыре новопечатные денги пошлины за какой-то взвешиваемый товар, воск. В этом случае упоминание Четрековского на Любосивли  среди важнейших по своему  торгово-таможенному значению пунктов Щёлковского края кажется вполне последовательным. В этой связи упоминание Герберштейном воска среди подобных весовых  товаров не кажется случайным. В XIV веке эти края  славились древним бортным промыслом. Обилие бортных угодий («ухожеев») в наших лесных краях зафиксировано и в меновой грамоте Дмитрия Донского 1380-1382 годов. Крупные партии воска, добываемые в окрестностях Четрековского, свозились к месту его взвешивания и последующего сплава на судах по некогда полноводной Любасеевке - Любосивли. 

 

Мосток - переправа на Козий остров. Отсюда.

 Где же располагалось Четрековское?

В краеведческой литературе Четрековское на Любосивле отождествляется с Гребневым, то есть левобережьем Любосеевки, однако, за 40 лет с момента высказывания этого предположения, не было обнаружено никаких данных, которые могли бы подтвердить либо опровергнуть это мнение. 

 Четрековское на Любосивли. XIV век. Реконструкция М. Баева.

Свежий взгляд на  ландшафт среднего течения Любосивли - Любасеевки позволяет высказать  предположение о том, что село Четрековское могло иметь в качестве своего укрепленного центра-убежища городище на Любосивли, черты которого просматриваются в ландшафте так называемого "Большого острова" ("Козьего") Барских прудов возле Гребнево (второй остров зовётся "Шишинской горкой"). 

 Валы Большого (Козьего) острова. Отсюда.

На Большом острове. Отсюда.

Вид на Козий остров со стороны Старой Слободы. 

 Вспоминая легенды местных жителей о том, что Барские пруды были выкопаны при Бибиковых в конце XVIII века (1781-1812), нельзя не вспомнить и то, что никаких документальных данных о столь масштабных земляных работах в Гребневе в этот период не обнаружено. Работы по устройству плотины, укреплению берегов, а также  устройство парка с беседками на Козьем острове, проводились, но несколько раньше, при мартинисте-розенкрейцере Николае Никитиче Трубецком (1744-1821), владевшем Гребнево после кончины своей матери, Анны Даниловны в 1774 году, о чём свидетельствует переписка Елизаветы Васильевны Херасковой (1737-1809; супруги сына Анны Даниловны от первого брака, супруга поэта, писателя и государственного деятеля Михаила Матвеевича Хераскова) с Иваном Петровичем Тургеневым (1752-1807) от 1778 года [20].
 

 Вид с 3-го этажа усадебного дворца на Барский пруд и Козий остров (дальний берег). Отсюда.

Прослеживающиеся по периметру Козьего острова масштабные земляные валы не могли быть результатом работ по садово-парковой планировке ок. 1778 года, размеры которых требовали весьма внушительных средств, покольку основные средства Николая Никитича, как известно, шли на учреждение лож Гарпократа, Апполона (1774), "княжеской ложи" Озириса (1776), "сиентифической" ложи Гармония (1780), «Дружеского учёного общества» (с 1784 года – «Типографическая компания»), и лично Ивана Григорьевича Шварца (1751-1784). Средства, полученные Николаем Никитичем от продажи Бибиковым в 1781 году  села Гребнево пошли на расходы, связанные с признанием России самостоятельной масонской державой на Вильгельмсбадском масонском конгрессе 1782 года.

Валы Козьего острова. Отсюда. 


На острове. Отсюда.
 То же место. Отсюда 

У начала вала с северноё стороны острова. Отсюда.
 

Так или иначе, валы Козьего острова куда больше похожи на городище XIV - XV веков, чем на планировку парка II половины XVIII века. Протока, отделяющая остров с юго-западной стороны в таком случае может толковаться как земляной ров. Быть может, именно здесь следовало бы искать материальные остатки легендарного Четрековского на Любосивли?

Козий остров (выделен красным) по съёмке 1988 г.

К сожалению, этот остров практически не привлекал внимания археологов и фундаментальной археологической науки. В заключение следует отметить положительное воздействие на экологическую сохранность этого, пусть и невыявленного археологического памятника, со стороны молодёжи города Фрязино.

 А. Послыхалин, 2012. При использовании материала обязательна ссылка на trojza.blogspot.com.

В оформлении заставки использован Эскиз декорации к опере Римского-Корсакова "Легенда о граде Китеже".  Художник: Аполлинарий Михайлович Васнецов (1856-1933), 1906 г.

1.Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV-XVI вв. М.-Л. 1950, с. 46-47.

2. Калачов Н.В. Писцовые книги Московского государства XVI века. Отд. I. СПб. 1872. С.214.

3.Кусов В.С. Земли Московской губернии в XVIII веке. Т. I. М. 2004. Богородск. у. №105.

4.Дьяконов, М. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси. СПб., 1908, с. 186

5. Веселовский С.Б. Подмосковье. Памятные места в истории русской культуры XIV-XIX веков. М., 1962, с. 14.

6.Костомаров Н., с. 153

7.Писц. кн., с. 49

8.Акты служилых землевладельцев XV–XVII в. (далее – АСЗ) Т. I. № 291, с. 207

9.Веселовский С.Б. Из истории древнерусского землевладения // Исторические записки АН СССР, т. 18, М. 1946., с. 57

10.См. Ваганов А.Б. История села Гребнево и города Фрязино в лицах. Интернет: http://www.antoniy-k.ru/books/fryzino/indexfr.html

11.Срезневский И.И. Материалы для словаря древне-русского языка по письменным памятникам. Т.1-3. СПб., 1893 – 1912.

12. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. 1-4. М. 1987.

13.Словарь древнего славянского языка по Остромирову евангелию. СПб. 1899.

14.См. Даль В. Репр. Изд. М. 1998. Т.4., стб. 1333

15.Веселовский С.Б. Подмосковье. Памятные места в истории русской культуры XIV-XIX веков. М., 1962. с. 22.

16.См. Романовский М.

17.См. Исторический очерк обложения торговли и промыслов в России: с приложением материалов по торгово-промышленной статистике / Департамент Торговли и Мануфактур - С.-Петербург., 1893.

18.Там же

19.  Герберштейн 3. Записки о Московитских делах// Россия XV—XVII вв. глазами иностранцев. — Лениздат, 1986, с. 84.
20. Беспалова Е.К. Симбирский род Тургеневых. Ульяновск, 2011, с. 241-242.