Подмосковный краевед: "Последнее время жизни и смерть папаши". Воспоминания А. Я. Зайцева об отце - шелкоткацком фабриканте из д. Старопареево

18.10.2017

"Последнее время жизни и смерть папаши". Воспоминания А. Я. Зайцева об отце - шелкоткацком фабриканте из д. Старопареево

Трогательные воспоминания Алексея Яковлевича Зайцева (1893 – 1938) о смерти его отца – шелкоткацкого фабриканта из деревни Пареево (ныне Старопареево), Якова Аггевича Зайцева повествуют о событиях 1911 года.

Копия воспоминаний хранятся в архиве историко-краеведческого музея г. п. Фряново. Текст публикуется впервые. Снабжён нашими примечаниями и ценнтейшими фотографиями погребальной церемонии, датированными 27 апреля (стар. ст.) 1911 года.

Зайцев А.Я.

Последнее время жизни и смерть папаши

Алексей Яковлевич Зайцев (18 января 1893 - 1938) - автор воспоминаний.

Я. А. Зайцев. 1909 г.

Это было 1911 года, когда папаша с Иваном Семёновичем в январский 25° градусный мороз ездили по общественному делу к лесничему на лошади Карасе, который вскоре захворал. Недели через полторы после ихой [так] поездки папаша стал жаловаться на боль в животе, и я каждый вечер после ужина растирал его Ивановской мазью, от которой он чувствовал, что ему делалось лучше; но мне кажется, что это ему так казалось, или он утешал себя, потому что он с каждой неделей делался слабее, как нам это казалось, а особенно кагда он приедит из Москвы. Перед масляницой, несмотря [c.1] на то, что в конторе делов было много, он постоянно уходил из неё, то полежать, а то посмотреть кусок, или уйдёт в дом, и читает газеты. И это нам с конторщиком казалось как-то странно, потому что он раньше не уйдёт из конторы, не смеряв все куски товару. На маслянице он был всё время дома, никуда не ходил и не ездил. На первой неделе велик. Поста он с Сер. Вас. Ник. Ездил говеть; на 2-ой неделе он уехал в Москву, и, возвратившись оттуда в субботу на той же неделе, в нём заметна была перемена, он похудел – побледнел, и сильно ослаб, хотя он этого не сознавал. На 3-ей неделе я с Жермой [Глинциг Жермен Альбертович (1885 – 1967).] уехал в Москву, приехал в воскресенье, он был один дома, а остальные были на Фрянове [с.2]. Я приехал, стал рассказывать, что есть в Москве нового по торговле, и тому подобное. Я узнал, что он завтра, т. е. в понедельник собирается ехать в Москву, я стал его уговаривать, чтобы он не ездил, так видно, что он сильно хворает, да, притом, ещё и делов там никаких нет. Но он сказал, что у него там есть какие-то дела. Я внёс ему халат в дом, чтобы он был тёплый , и саквояж.

Заглавный лист воспоминаний А. Я. Зайцева.

Семьи Зайцевых и Глинцигов. Фотография нач. ХХ в.

Архив историко-краеведческого музея г.п. Фряново.

Встал в 5½ часов утра (это был понедельник 4-й недели В. Пос. [Великого Поста. Надписано сверху тем же почерком: «21 марта»], чтобы проводить Папашу. И он уехал. И это были последние проводы его из Пареево. Вся четвёртая неделя прошла своим порядком. В субботу, как он велел, выслать за ним лошадь [было это исполнено]. К общему испугу вместо Папаши [c.3] на этих лошадях приехал Саша. Саша сказал, что Папаша захворал, но не серьёзно. И доктор Лапин ему не велел ходить в городе, но он всё ходит, поэтому Саша приехал за Мамой, чтобы ему было повеселей в квартире. И они в воскресенье уехали. Вся 5-я неделя прошла в делах. Так же прошла и 6-я. На 7-й неделе во вторник я с Флерой [Зайцева Флёра Альбертовна (Глинциг; 1887-1942)] поехал в Москву. Пройдя через [чёрный] ход на квартиру, и посидев немного чтобы отогреться, я пошёл к нему в комнату. Идя до комнаты, меня мучило о том, в каком он состоянии. И я очень боялся увидать его слишком плохого, как мне это казалось, потому что все находившиеся в квартире плакали, и не говорили о его болезни ни слова. Отворяя его комнату, я увидел: сестра поила его чем-то из чаш[ки] [c.4]. Когда он ~~услыхал, что~~ [зачёркнуто] кончил пить, Мама сказала, что приехал Лёша с Флерой, и я подошёл к нему. Когда он взглянул на меня, у меня потекли слёзы, и я ничего не мог говорить. Поздоровавшись с ним, и, скрывая своё волнение, я рассказывал ему что делается дома, но расска[зывать] долго не пришлось: он устал, и нянька просила меня идти. Я эту всю ночь не мог уснуть, мне всё предст[авлялось] его болезненное Лицо. На утро, когда мы сели чай пить, он позвал меня, чтобы ему помог встать. И он сел с нами за стол, хотя ничего не кушал. Насильно допив свой стакан, я спешил уйти в город, чтобы не расплакаться, потому что я не мог смотреть на его болезненное Лицо, выражавшее сильное сострадание [так в тексте]. Пробыл весь день в городе. И день этот мне казался за год, так как [с.5] весь день только и спрашивали о здоровье Папаши, и приходилось отвечать, что всё также, хотя зная, что с каждым днём всё хуже. И потому каждую минуту мне приходила мысль, ~~о том, что~~ [зачёркнуто] о его мучении, и желание скорее выздравить [так в тексте], и мне его было ~~очень~~ [зачёркнуто] жалко, так, что. я думаю, на свете ничего не может быть жальче. Я желал бы умереть сам вместо него, или сделать всё, чтобы от меня зависело, только чтобы он выздоровел. На другой день, в четверг на Страстной неделе я, Флера и Коля (он был в Мос[кве]) поехали в Пареево. Первый раз мы встречали Пасху без Папаши: только 3-е [трое]: Миша [24-летний Михаил Яковлевич Зайцев ], Коля [26-летний Николай Яковлевич Зайцев] и я, а все остальные были в Москве. Так скучно прошёл весь день Св. Х. воск. [Святого Христова воскресения]. [С. 6].

На 2-ой день Пасхи [приписано тем же почерком: «11 апреля 1911»] Миша с Колей уехали в Москву: всю неделю я проводил почти один. Только в субботу на Пасхе приехала Мама с Мишей и Колей, и сообщили, что папаша перевезён в Больницу в этот же день, когда я уехал оттуда. На Фоминой неделе, 21 апреля в четверг, я поехал с Мамой в Москву.

Проезжая Троицей, Ив. В. Трегубов остановил нас, и сказал, что сейчас звонили по телефону из Москвы, и сказали, чтобы мы ехали скорее, так как Папаша очень плох.

Эти проклятые два часа по желез[ной] дороге показались мне вечностью. Приехав на квартиру в 10 часов вечера, там был Саша и Ваня сообщили, что сегодня была операция, и что она кончилась удачно [с.7], но только доктора нашли большой рак, и сказали, что ещё может прожить недели две. Всё это говорилось как-то таинственно, и у всех на глазах были слёзы. Я от сильного волнения не мог ничего даже говорить, и находился в таком настроении, и я не знал, что мне надо было делать. Всю эту ночь я не спал.

22 апреля в пятницу я ушел утром в город, а Саша с Мамой поехали в Солдатенковскую больницу [Больница Козьмы Терентьевича Солдатенкова (1818-1901), в наши дни – Московская клиническая больница им. С.П. Боткина] к Папаше. Но в 12 часов они уже приехали в лавку, сказали, что и они его почти не видали, потому что так рано не пускают, а пускают только в 2 часа.

Я ~~просил~~ [зачеркнуто] возбудил вопрос о вызове Феди [сына умирающего, Фёдора Яковлевича Зайцева (1887-1938)] из заграницы. Составили телеграмму следующего содерж[ания]: «Папаша серьёзно болен, бери времен[ный] отпуск. Приезжай». И послали. Я писал товар, и вдруг телефон Тр. Тр. Вас. Вав. Подошел к телефону, и вдруг я заметил сразу, что что-то случилось, он, как будто чего испугался, и голос его задрожал. Он повесил трубку. Сказал: «Говорят из больницы, и просят скорее приезжай, чуть жив». Я как будто очумел, не поднимал головы, и не соображая, что надо скорее ехать, продолжал писать ярлык на товар. Но Вас. Вавил., подавая мне шапку и пальто, сказал: «Бросайте, и поезжайте скорей». Я, не помня, что творится, взял Маму и пошёл скорее на трамвай, хотя совершенно не знал, где эта больница. Но, всё-таки, скоро [с.8] доехали, а Саша пошёл сказать Русасову и Соколику. Подходя к больнице, мы увидели нашего священника и Василия. С ними вместе и вошли, надев на нас какие-то белые халаты. Мы пошли в номер, где лежит Папаша. Подходя к его номеру, у меня закружилась голова и я задыхался. Я не знал, как мне к нему подходить. Мама первая, отворяя дверь, вошла, и я зашёл вслед за ней. Увидал Папашу в таком мучении, у меня слёзы полились рекой. Поцеловал Папашу. Он спросил едва слышным голосом: «Ну, что дома?». Я сказал, что всё очень хорошо, идёт своим порядком. «А что же батюшка, не приехал ко мне, давно собирался?». Я сказал, что он сейчас взойдёт, и позвал его.

Он поздоровался с ним, и п[р]оговорил [с.9] чего-то. Только я ничего не слыхал. Я ушёл в угол. И не мог удержаться от рыдания, так как все плакали, и Священник, разговаривая с ним, Сам, рыдая,плакал. Мама спросила, не хочет ли он причаститься, он сказал «я думал завтра». Но его, всё-таки, уговорили, и он остался с батюшкой вдвоём для исповеди. Тут были Мама, Саша, я, Зина, аркаша, Маня, Вас. Ив. Бусаков и ещё кто-то, только я уже всех не видал.

Когда читали отходную, он лежал, и, всё-таки, с трудом крестился. Только кончили читать отходную, он начал тянуться и началися судороги, и через 5 минут был мёртв. Я, всё-таки, в надежде на выздоровление, даже и не мог себе представить, чтобы он мог умереть. Но подойдя, и убедившись, что он умер, меня охватил какой-то ужас [c.10].

Похороны Я. А. Зайцева в Маврине. Фотография 27 апреля 1911 г. из архива Зайцевых.

Я знал, что теперь предстоит много делов для похорон и отправления праха в деревню, но я не знал, с чего начать, не потому, что я ещё совершенно был не опомен, и никогда не приходилось быть в каком положении, но от горя мне только хотелось плакать. Саша делал кое-какие распоряжения, он поехал в город, а я с Мамой уехал на кв[артиру] за его бельём.