Среди драгоценных камней ожерелья воспоминаний о дореволюционном и революционном прошлом щёлковского края выделяются записки потомственного дворянина, действительного статского советника, председателя Правления Товарищества
Городищенской суконной фабрики (пос. Свердловский), Товарищества Даниловской
суконной прядильни, директора Тов-ва «Владимир Алексеев», члена Московского
отделения Совета торговли и мануфактур Сергея Ивановича Четверикова (1850 – 1929).
Воспоминания охватывают период 1871 - 1918 годов, затрагивают тему революционных событий 1905 и 1917 гг.
Четвериков С.
И.
Из статьи «История возникновения и развития Городищенской суконной фабрики»
Статья воспроизводится по
публикации Четвериков С. И. Невозвратное
прошлое. – М., 2001, с. 17-24.
Четвериков С.
И. Фото нач. 1970-х гг. (с. 17).
…Полный самых радужных надежд возвращался я в Россию
[Из поездки в Австрию, город Брюнн (ныне Брно, –
Чешская Республика) – один из центров
текстильной промышленности, специализировавшийся на производстве фасонных
шерстяных тканей.], не ожидая того страшного удара, который уготовила мне
судьба. Я вернулся в Москву 5
декабря 1871 года, а накануне отец скоропостижно
скончался на фабрике [Четвериков Иван Иванович (1817 – 1871) –
действительный статский советник, почетный мировой судья Москвы, купец I гильдии. Скончался в Москве от аневризма (см.: Родословная роспись потомков И. И. Четверикова // Четвериков С. И. Невозвратное прошлое, -
М., 2001, с. 133). По другой версии причиной смерти стало
самоубийство (см.: Петров Ю. А.
Сергей Иванович Четвериков // Российский либерализм: идеи и люди. Под
общ. ред А. А. Кара-Мурзы.
– М., 2007, с. 770).].
Принимая на себя в возрасте 21 года все заботы о семье и деле, я, к ужасу,
скоро убедился, что дело стоит на краю гибели. Касса была совершенно пуста, так
как последние деньги были выданы в оплату векселя срочного в день кончины отца,
т. е. 4 декабря 1871 года. Будущность представлялась мне в самом мрачном виде,
пришлось телеграфно отменить все сделанные заказы на машины и, казалось, нужно
похоронить все свои надежды. В это время с большой помощью
мне и семье выступил муж моей старшей сестры – Степан Алексеевич Протопопов [Протопопов
С. А. (ок 1849 – 1923) – крупный московский предприниматель, мануфактур-советник, потомственный почетный гражданин, член
совета Промышленнго банка, старшина Московского
купеческого сословия. Женат на Марии Ивановне
Четвериковой (1849 – 1923).] и Торговый
дом «Владимир Алексеев» в лице своих представителей Александра и Семена
Владимировичей Алексеевых. Точно также кредиторы отца в своем
собрании постановили не теснить меня и семью своими требованиями и дать время
как-нибудь устроить дело. Таким образом возникло
Товарищество Четверикова [Тов-во Городищенской суконной фабрики
было учреждено 12 января 1873 г для развития фабрики в селе Городищи (ныне – пос. Свердловский).]. Фабрика
была принята в Товарищество за 260 000, против каковой суммы мне были
выданы паи, принятые полностью в залог Московским Купеческим банком, признавшим
за мною право их выкупа в течение 10 лет. Хотя все полученные от банка деньги
пошли на уплату кредиторам, равно и то, что было выручено за шерсть, товар и
материалы, но этого всего оказалось недостаточным для полной оплаты долгов. Но
я поставил себе твердую жизненную задачу: не покладая рук работать до тех пор,
пока последняя копейка долга отца не будет заплачена. К сожалению, развитие, а
главное, рост доходности фабрики происходили в таких тяжелых условиях, что
только через 36 лет после кончины отца мне удалось исполнить это свое решение.
Как я уже сказал выше, оказанная мне большая денежная помощь со стороны С. А.
Протопопова и большой кредит, открытый мне Торговым домом «Владимир Алексеев»,
позволили мне подтвердить данный заказ на машины и приступить к реорганизации
всего дела. В интересах истины я должен сказать, что Николай Егорович [Иванов
Н. Е. – главный руководитель фабрикой Четвериковых при отце автора
воспоминания.], в силу психологии тогдашних дней, признав после смерти отца
во мне хозяина, со свойственной ему честностью отдал все свои силы в мое
распоряжение, являясь для меня очень ценным помощником.
Главная задача прежде всего заключалась в том, чтобы добыть большую
двигательную силу для всех новых машин. Существующей
паровой машины и плохих деревянных колес было явно недостаточно. Был поставлен
ряд нефтяных и керосиновых двигателей и деревянные колеса заменены железными,
правда, неудачными, что, в свою очередь, скоро вынудило к постановке турбин –
событие в жизни фабрики не менее важное, чем в свое время паровой машины.
Четверикова М.
А.
Через два года Прагер [Прагер N. – главный ткацкий
мастер, приглашенный С. И. Четвериковым из г. Брюнна в Россию.] захворал и уехал. Вскоре скончался и
Николай Егорович. Я женился на старшей дочери Александра
Владимировича Алексеева (моя теперешняя жена) Марии Александровне [Четверикова
М. А. (урожд. Алексеева; 1856 – 1935) происходила
из семьи московских купцов и фабрикантов Алексеевых, владельцев крупной
золотоканительной ф-ки. Свадьба состоялась
в 1875 г.], и, купив себе небольшой клочок
земли, пустошь «Кашинцево» близь Анискина,
поселился на житье там безвыездно, отдавая весь свой труд фабрике, требовавшей
неустанной о себе заботы. В это время я принялся за
устройство быта рабочих. На первый раз были уничтожены все ручные ткацкие
станы, и на их месте были устроены первые спальные каморки. Но
самая главная реформа – уничтожение ночных работ для женщин и малолетних и
перевод двенадцатичасовой работы на девятичасовую [В ответ на прошение С. И. Четверикова министр финансов (в 1862 – 1878
гг.) Михаил Христофорович Рейтерн (1820 – 1890)
извещал молодого фабриканта, что «…в виду новизны этой меры» отмена ночной
работы женщин и малолетних разрешалась Товариществу «лишь в виде временной
меры, опыта».]. Так как эту реформу я провел по собственному почину
первым в среде русских фабрикантов, то это между промышленниками вызвало немало
нареканий и предсказаний полного провала моей «затеи», как тогда говорили. Но
жизненный опыт показал, что я был прав: рабочие за 9 часов вырабатывали столько
же, сколько и в непосильную двенадцатичасовую смену, но работа была неизмеримо
лучше.
Рекламное объявление Тов-ва Четверикова, нач. ХХ в.
Этой моей реформой заинтересовался бывший уже тогда
министром финансов Н. Х. Бунге [Бунге Николай Христианович (1823 – 1895) –
ученый-экономист. Министр финансов в 1881 – 1886 гг.], и когда было решено сокращение труда женщин и
малолетних провести законодательным порядком, то меня неоднократно вызывал
министр в Петербург, и я должен был дать разъяснение на Общем заседании
Государственного совета, что тогда являлось фактом совершенно исключительным.
Успеху предпринятой мной общей реформы рабочего вопроса способствовало
и то, что я одновременно ввел артельную сдельную работу в отделениях:
сукновальном, промывном, красильном, нагонном, прессу и др. Так как отделения
получили право сами определять число членов артели, то ради увеличения заработка
число рабочих стало быстро сокращаться.
Распределяясь между меньшим числом рабочих, заработок на Городищенской фабрике
быстро увеличивался, по сравнению с окрестными фабриками. Увеличение заработка
обусловливалось еще и тем, что все увеличение выработки, как следствие
приобретения более продуктивных машин, всегда шло на увеличение заработка;
тариф никогда не понижался. Большое количество желающих работать на фабрике
стало записываться в очередь (некоторые очереди длились до 5 лет). Это
обстоятельство вместе с тем стало побуждать городищенских
рабочих крепко держаться своих мест, вследствие чего большинство из них
приобретало навык и умение, близко приближающее их к подмастерьям других
фабрик.
Общий вид Городищенской фабрики Тов-ва Четверикова, кон. XIX – нач. ХХ в.
Параллельно с этим заметное влияние на развитие рабочих стала производить
Анискинская фабричная школа. Начатая в 1870году на мои
карманные деньги при участии священника Семена Петровича Архарова в количестве
15 учеников, помещаясь в здании просвирни при анискинской
церкви, она быстро выросла, благодаря широкому участию ее попечительницы Марии
Александровны Четвериковой, особенно после того, как было выстроено новое (ныне
существующее) здание на участке земли, приобретенном Марией Александровной от
бывшего фабриканта Фомичева [Фомичев Алексей Васильевич (1833 – после 1890) – из рода богородских купцов и фабрикантов, владельцев шелкоткацкой
ф-ки у Турабьево (Щелково), устроителей церкви Иконы Божией Матери Знамение соседнем селе Амерево.] в самом селе Анискино. Анискинская
школа скоро заняла первое место в среде школу езда, чему немало способствовало
умелое и необыкновенно гуманное ведение школьного дела со стороны учительского
персонала, о главе которого стояла прежде чета Стрельцовых, а за смертью В. М.
Стрельцова – его жена Варвара Николаевна, являющаяся и поныне самой сильной
опорой этого дела, особенно после того, как Мария Александровна вследствие
потери зрения должна была оставить школу. Не говоря уже о том, что школа
дала целый ряд очень ценных деятелей фабрики, как, например, Грязнова,
Барышникова, Сидорова, Желыбаева, Юрасова,
Михайловых, Галкина, Богомолова и др. (а из числа девочек, благодаря помощи
Марии Александровны, вышел целый ряд прекрасных учительниц), школа, несомненно,
в значительной степени подняла и уровень рядового рабочего фабрики, так как было заведено правило, что при открытии вакантных
мест преимущество давалось окончившим курс в
Анискинском училище.
Д. И. Четвериков. Фотография кон. XIX в.
с дарственной подписью А. Пельтцер
из арх. А.-М. Ландблум.
Не без влияния на умственный и нравственный уровень
рабочих оказалось и участие в деле моего брата Дмитрия Ивановича [Четвериков
Дмитрий Иванович (1858 – 1910) – дворянин, кандидат прав Московского
Императорского университета, содиректор Городищенской м-ры. Жена (с 1884
г.) Александра Александровна Алексеева
(1863 – 1912) – младшая сестра жены С. И. Четверикова и московского городского
головы Н. А. Алексеева.].
Хотя в деле технического управления он не играл выдающейся роли, но, как
человек необыкновенно справедливый, с очень отзывчивой, чистой душой, он имел
очень большое и благотворное влияние на воспитание рабочих. Все эти
обстоятельства, вместе взятые, завоевали рабочему городищенской
фабрики чрезвычайно видное и почетное место среди рабочих русских фабрик.
Хотя за первые два десятилетия много было сделано для улучшения и
расширения фабрики, но доходность фабрики была очень низкая. В общем фабрика давала лишь около 5% дохода, так что о выкупе
паев не приходилось и думать. С трудом добывались средства для уплаты
процентов. Причин тому было много. В деле фасонного товара в это время стала
быстро развиваться Лодзь. Целый ряд причин делали там условия
работы более выгодными, чем в центральной России, к тому же в Лодзи стала в
широкой степени применяться примесь к шерсти хлопка, разработанного тряпья и
прочих малоценных примесей, но так как товар предлагался в хороших рисунках и
хорошей отделке, к тому же значительно дешевле товара русского, то фабрикам
центрального района пришлось пережить очень трудные времена. Особенно
кризис усилился около 1885 года. Многие русские суконные фабрики совершенно
закрылись, другие искали выход в удешевлении гладких товаров преимущественно
применением кноповки, и только немногие фабрики, как Бар.
Штиглица, Торнтона, Иокиша, Попова, не поддавались этому увлечению. Все это
создавало очень тяжелые условия для существования Городищенской фабрики.
Конечно, и в моей деятельности было много незадач и ошибок, но никакие невзгоды
не могли принудить меня вступить на путь ухудшения товара, напротив,
чем больше промышленность шла в сторон удешевления за
счет качества, тем больше я напрягал усилия к улучшению товара. Усилия эти
впоследствии дали самые блестящие результаты, но пережить эти годы было
чрезвычайно трудно. Особенно трудно было положение фабрики около 1885 года.
Задолженность С. А. Протопопову и Т-ву
«Владимир Алексеев» была настолько велик, что я не решался еще более отягощать эти
кредиты. В этот критический момент широкую поддержку фабрике
оказала моя жена Мария Александровна, переведшая свой наследственный капитал
(ее отец Ал. Влад. Алексеев тем временем скончался) из
Т-ва «Владимир Алексеев» в наше Товарищество.
С. И. Четвериков на охоте в окрестностях Литвиново.
Фотография ок 1912 г. из арх. А.-М. Ландблум. Публикуется впервые.
Пережив этот острый момент, нужно было решить, как действовать дальше.
Если можно было верить в конечный успех дела, то нельзя было останавливаться на
полпути. Для возможности успешно конкурировать с таким грозным конкурентом, как
Лодзь, нужно было быть во всеоружии. Я выработал проект, по которому заменялись
все остальные узкие аппараты, добавлялись станы, перестраивалась красильня на
новую систему (крашение в будках), промывные машины заменялись вальцовыми во
всю ширину товара, нужна была новая сушильная машина и многое другое. Но все
это требовало, во-первых, более устойчивого корпуса, т. е. замены деревянных
балок и полов в главном корпусе сводами, а главное, была нужна значительно большая двигательная сила, причем необходимо
было считаться с тем обстоятельством, что поставить более сильную паровую
машину и устроить большую кочегарку в главном корпусе не было места. Само собой
напрашивалось решение о постройке центральной электрической станции при новых
четырех сильных котлах, которая давала бы возможность передавать силу в другие
отделы, т. е. ткацкие корпуса, мастерскую и пр. Проект этот требовал затраты не
менее 200 000 р., но он настолько показался целесообразным Степану
Алексеевичу Протопопову, состоявшему тогда директором
Правления, что он тут же предоставил в распоряжение Товарищества необходимые
суммы с уплатой в 10 лет. Все предначертанное было, таким образом,
осуществлено. Сверх того, было построено фабричное шоссе и поставлена разборная
металлическая плотина.
Н. А. Алексеев
За это время совершился ряд событий, в свою очередь сильно повлиявших
на дальнейшую судьбу Городищенской фабрики. В 1893 году был убит брат моей жены
Николай Александрович Алексеев [Алексеев Н. А. (1852 – 1893) – крупный
предприниматель, благотворитель, городской голова Москвы в 1885 – 1893 гг.],
бывший тогда Московским городским головой. Силой сложившихся обстоятельств я
должен был заступить на его место в Т-ве «Владимир
Алексеев» и вступить директором в Т-во «Даниловской камвольной прядильни». Эти новые мои большие
обязанности невольно заставили меня искать ближайшего помощника по заведованию
фабрикой, которой я уже не мог, как ранее, посвящать весь свой труд. Состоявший
тогда моим помощником некто Визенталь, хотя и был членом знающим и преданным делу, но человек вялый, без
всякой инициативы, а потому непригодный для той роли, которая намечалась. Столь
часто в моей жизни покровительствующая мне судьба и на сей раз свела меня с
молодым директором одной немецкой фабрики Германом Васильевичем Отто, который, пробыв на Городищенской фабрике 15 лет,
оказал ей ряд неоценимых услуг. Его деятельность совпала с необыкновенно
дружной работой всех участников дела. Рабочие, подчиняясь, правда, очень
строгой дисциплине, все же находили в Германе Васильевиче всегда
безусловно справедливое к себе отношение. Как рабочие, так и служащие невольно
поддавались тому подъему и вере в хорошую будущность фабрики, которая является
характерной чертой того периода жизни фабрики, между коими действиями и работой
Германа Васильевича было всегда самое полное единодушие. Находясь,
благодаря участию в Т-ве «Владимир Алексеев», в
полном курсе всего, что касалось шерстяного рынка, создав наилучшие отношения
со своими покупателями, с которыми благодаря жизни в Москве я мог часто
видеться (с благодарностью вспоминаю всегдашние добрые советы деятелей Т-ва М. Попов С-вья), имея в Г.
В. Отто необыкновенно сведущего исполнителя всех моих
планов, все это в соединении с уже тогда первоклассным оборудованием
фабрики и все возрастающей славой изделий Городищенской фабрики создало тот
подъем и ту сознательную, ответственную работу служащих и рабочих, которая
прочно обеспечивала успех и процветание фабрики в будущем. Немало
способствовало успеху фасонного товара фабрики и то, что во главе ткацкого
отделения стоял такой даровитый рисовальщик, как К. Д. Клейн. Достаточно
указать на тот замечательный факт, что ни один хороший магазин не только в
Польше, но и в самой Лодзи не мог уже обходиться без изделий Городищенской
фабрики. Все это вместе взятое стало выводить дело на путь более доходного
предприятия. За это время были заплачены все долги как С. А. Протопопову, так и Т-ву «Владимир
Алексеев». Были выкуплены мной и мои паи. Значительную помощь
развитию и благоустройству фабрики оказало и вступление в конце 90-х годов в
заведование всей строительной и хозяйственной частью фабрики сына моего Ивана
Сергеевича [Четвериков И. С. (1875 – 1945) первым браком был женат на Екатерине Александровне Пельтцер (1878 –
1962) – дочери фабриканта Александра Наполеоновича Пельтцера. Эмигрировал в германию в
1918 г.]. При его энергичном
и непосредственном участии была устранена давнишняя болячка фабрики, т. е.
исправлена и заменена бетонной вся деревянная набережная при главном корпусе и
плотине, поставлена новая усовершенствованная турбина Фойта
в 150 сил. Был построен ряд квартирных домов для служащих, новый большой
спальный корпус для рабочих, новая больница, чайная с театром для рабочих,
здание будущего Потребительского общества, построены новые обширные мастерские,
приобретена и первоклассно оборудована Экономия Товарищества и многое другое.
План строений Городищенской экономии Тов-ва Четверикова, 1907 г.
Очень заметную роль в жизни фабрики сыграли события 1905 года.
Знаменательно то, что Городищенская фабрика была первой в
Богородском уезде, которая забастовала политически в
начале декабря 1905 года, но вместе с тем она была единственная в уезде,
которая не бастовала на почве экономической. Правда, и Правление не осталось в
долгу перед рабочими. Когда после окончания политических волнений обстоятельства
торговли не позволяли работать полным ходом, правление, без всякой о том
просьбы со стороны рабочих, работавших в две смены по 12 часов, оплачивало из работу как за 18 часов. В 1907
году я внес в собрание пайщиков предложение об участии
как служащих, так и рабочих в прибылях фабрики, что и было осуществлено и в
последующие годы в отношении рабочих расширено.
Оценивая сознательность тогдашнего состава рабочих, я счел
своевременным в 1907 году выработать устав союза рабочих Городищенской фабрики,
в котором был предусмотрен исполнительный комитет и, помимо ежегодного собрания
всех рабочих, периодические собрания делегатов от всех отраслей фабрики. К
сожалению, выработанный мной устав не только не был утвержден тогдашним
губернатором ген<ералом>
Джунковским [Джунковский Владимир Федорович (1865 – 1938)],
но я был отдан под тайный надзор полиции. Причиной тому было то, что я, состоя
председателем комиссии по организации союза фабрикантов, в права которого
входило образование союзнической кассы для взаимной поддержки в случаях
необоснованных забастовок рабочих, считал справедливым предоставить право
учреждения подобной же кассы и рабочим. В этом проекте высшая администрация
усмотрела чисто революционный акт, и устав не был разрешен.
Главный корпус Городищенской фабрики.
Фотография нач. ХХ в. из архива Щёлковского историко-краеведческого музея.
Я не буду касаться подробно жизни фабрики и ее деятелей за последнее
десятилетие, так как все эти события у всех еще свежи в памяти. Не могу лишь не
упомянуть о ценном сотрудничестве О. О. Пилацкого и впоследствии П. Ф. Тягливого. Оборудование фабрики за этот период было
доведено до первоклассного состояния. Помимо постановки
дизеля были сменены все английские сельфакторы и заменены самыми совершенными Гартмана,
почти заново оборудован весь стригальный корпус и т. д. Укажу вместе с тем на
то, что Городищенская фабрика, бывшая долгое время малодоходной, с конца 90-х
годов стала уже давать хороший доход, с периода же 1909 – 1910 гг. перешла уже
в разряд фабрик многодоходных. Это
обстоятельство побудило Правление, совместно с прочими пайщиками, принять
негласное решение впредь довольствоваться доходом по паям лишь в 10%, отчисляя
весь излишек как на расширение и улучшение фабрики, так и на обеспечение и
улучшение быта рабочих. Был составлен подробный план, в силу
которого предполагалось выстроить новый ткацкий корпус и контору, а в деле
дальнейшего благоустройства – расширение квартир служащих, постройка
ремесленного училища памяти брата, Дмитрия Ивановича, новых бань и прачечной,
большого Народного дома с залом собраний, театром и клубом для г.г. [господ]
служащих (на месте нынешних старых спален, предполагавшихся к сломке), яслей,
очага, но главным образом, предназначалась полная реформа каморочных
спален переводом семейных рабочих групп нами в отдельные жилые дома. Лучшим
местом для такого поселка был признан так называемый «Полденный
луг», но нежелание причинить серьезную неприятность крестьянам сельца Городищи
заставило остановиться на луге позади теперешней чайной. На этой площади предполагалось вдоль набережной устроить
место для праздничного отдыха, а на окраине площади – площадки для игр. При
каждом доме (их проектировалось в первую очередь 12) имелось в виду отвести
площадь для общественных огородов. Из всего этого проекта доныне осуществлено
лишь ремесленное училище, ткацкий корпус, баня с прачечной и два квартирных
дома. Исполнение всего проекта выражалось в затрате свыше 1 000 000 рублей
и предлагалось закончить к 1919 году, когда должно было исполниться
пятидесятилетие моего служения Городищенской фабрике. Полному осуществлению
этого проекта был положен предел наступившими чрезвычайными обстоятельствами в
жизни России. Не пришлось мне даже довести своего служения фабрике до
пятидесятилетнего срока. Не усматривая пользы в своем дальнейшем пребывании на
фабрике, мой сын Иван Сергеевич вышел в начал 1917 г. из состава Правления и,
переселившись в Сибирь, старался спасти хотя бы часть заведенного мной там
овцеводческого хозяйства. Я сам ясно сознавал, что тот путь, на который
вступила русская промышленность, а вместе с ней и Городищенская фабрика, не
может повести к ее процветанию, а следовательно, и
упрочить лучшие условия жизни рабочим массам. В возможности временного
улучшения я не сомневался, но такому временному решению я не придавал никакой
цены. Все же мне казалось, что я не имею права оставить фабрику, не дождавшись
молодого деятеля из моей семьи – моего внука Сергея [Четвериков Сергей], который по своим способностям и прекрасным
душевным качествам подавал наилучшие надежды. К сожалению, людское горе и назадачи никогда не приходят в одиночку: внук Сергей в
возрасте 17 лет скончался. Свою дальнейшую работу при создавшихся условиях я
считал бесцельной. К тому же стало мне изменять и мое бывшее ранее столь
крепким здоровье, и я с пасхи 1918 года из состава Правления вышел. Мой выход
из Правления побудил остальных пайщиков продать свои паи. Покупатели нашлись в
лице группы русских капиталистов с В. Н. Патрикеевым во главе. Оставив за собой
часть паев, я лишь согласился руководить по-прежнему отделом состава партии в
прядильном и распределением работ в ткацком – временно, вплоть до полного
устройства управления фабрики. декретом
28 июня 1918 года Городищенская фабрика была национализирована, т. е. признана
государственной собственностью, и наложено запрещение на мои денежные средства,
которые в свое время я счел себя обязанным оставить в деле, дабы не ослаблять
его. Таким образом, материальная связь между мной и Городищенской фабрикой ныне
прервана.
Но никакие декреты не могут вычеркнуть моего имени из жизни и истории
Городищенской фабрики, равно как не может быть вычеркнута Городищенская фабрика
из моей жизни, все лучшие силы которой ушли на ее создание.
Москва, декабрь 1918 г.
С. И. Четвериков
Четвериков С. И.
[1905] Из книги "Безвозвратно ушедшая Россия"
Книга С. И.
Четверикова «Безвозвратно ушедшая Россия. Несколько страниц из книги
моей жизни» была опубликована на русском языке в Берлине в 1922
г. Мы публикуем заметку, непосредственно относящуюся к истории сельца Городищи
и Городищенской суконной фабрики.
В декабре 1905 года возникли серьезные волнения на фабриках
центрального района. Не избегла этой участи и Городищенская фабрика нашего
Товарищества. Руководителем волнения стал 18-летний сын
учителя фабричной школы С. Обвязав
себя кумачовым шарфом, он на дворе фабрики с бочки произносил демагогические
речи. По его инициативе была образована группа (преимущественно из фабричной
молодежи), которая занялась отобранием охотничьих ружей у окрестного населения.
Так как охота в Богородском
уезде процветала, то удалось забрать несколько десятков охотничьих ружей (отмечу,
что патроны позабыли отобрать). Узнав об этом, я собрал фабричное население и
обратился к нему с заявлением, что протест – одно, а открытый бунт и насилие –
совсем другое, и что, если к обеденному свистку все оружие не будет сдано в
контору, я слагаю с себя звание директора и покидаю фабрику. Так как я
пользовался достаточным авторитетом и рабочие знали, что мое слово крепко, то,
действительно, к 12 часам все оружие было сложено у входа в контору. В
обеденный перерыв я отправился домой; этим С. воспользовался, забрал сложенное
оружие и на подводе свез его московским повстанцам. Через несколько дней я был
экстренно вызван к адмиралу Дубасову [Дубасов Федор
Васильевич (1945 – 1912).], который был наделен неограниченными
полномочиями для подавления восстания в Москве. он в очень резкой, даже грубой форме заявил мне, что ему
хорошо известно, что мой отъезд в обеденный перерыв с фабрики не был
случайностью, и я явился. Таким образом, соучастником в снабжении московских
повстанцев оружием, за что он грозил мне самыми суровыми репрессиями. Что было
ответить на такое нелепое обвинение? Последствий это для меня не имело. Видимо,
и Дубасов понял всю нецелесообразность подобного
обвинения. Отмечу при этом, что Городищенская фабрика была единственная в Богородском уезде, которая
экономически не бастовала, но зато была первой в деле политической забастовки в
декабре, причем, однако, не было ни одного посягательства на имущество фабрики,
чем далеко не могли похвастаться остальные фабрики. В воздаяние такого
отношения к фабрике я этим воспользовался, чтобы в 1907 г., когда все движение
затихло, осуществить мою давнишнюю мечту, и сделал рабочих участниками в
прибылях фабрики, притом в размере, не имеющем ничего общего с практикуемыми
иногда выдачами наградных рабочим, внеся, таким образом, новый стимул в их
труд. Эта мера вполне себя оправдала, так как именно с этого момента возник тот
расцвет дела. Который поставил фабрику в разряд наиболее доходных
Московского района.
Коллективная фотография служащих Городищенской суконной фабрики, 1918 г.
Четвериков С. И.
[1917] Из воспоминаний фабриканта
Текст воспроизводится по публикации Четвериков С. И. Невозвратное прошлое. –
М., 2001, с. 57.
В первое
мое заключение в тюрьму (Богородскую) нас, заключенных, выгоняли на
общественную работу – очищать от снега соединительную железнодорожную ветвь Богородско-Глуховской мануфактуры Т-ва
Морозова. Было очень холодно, и я, чтобы согреться, усиленно работал лопатой.
Во время передышки я увидел человека, идущего по рельсам от фабрики к нам и
несущего что-то крупное в руках. Когда шедший поравнялся со мной, я узнал в нем
моего гимназического товарища, председателя правления Т-ва
Глуховской мануфактуры Арсения Ивановича Морозова,
который нес в руках большой образ. После изумления от такой встречи выяснилось,
что Морозова выгнали рабочие из его фабричной квартиры, и он, захватив только
свой фамильный образ, направлялся в город искать себе пристанище. Так как мы
оба были все же видные представители Московского купечества, то такая встреча
не была лишена симптоматического значения для переживаемого времени.
Оцифровка и комментарии: А. Послыхалин © 2017.
При использовании материала обязательны ссылки на museum-schel.ru и trojza.blogspot.com
